3. НАЧАЛО ТЕРНИСТОГО ПУТИ. ЦНИАГ

После завершения испытаний инфракрасной аппаратуры «Свинец» для пилотируемых космических объектов — корабля 7К-ВИ и станции «Алмаз» — в октябре 1966 года я вместе с другими исследователями вернулся в город Калинин. К этому времени отборочная комиссия НИИ-2 МО, состоявшая из мандатной и медицинской подкомиссий, уже провела значительную работу по предварительному подбору нескольких десятков кандидатов в космонавты из состава сотрудников института, которых отправили в Москву, в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь (ЦНИАГ). На мой ранее поданный рапорт о зачислении меня в отряд космонавтов мандатная подкомиссия института также дала свое положительное решение, но из-за длительной командировки я едва успел выехать в столицу, чтобы присоединиться к нашим товарищам, которых уже «пытали» врачи.
Медицинская программа обследования являлась достаточно обширной и сложной и по своей сути напоминала те регулярные проверки, которым ежегодно подвергался весь летный состав ВВС и ПВО. Вместе с тем в эти новые по своей сути медицинские исследования человека были внесены значительные добавления, касавшиеся как углубленного анализа состава крови и мочи, так и определения деятельности сердца и других органов при различных психологических воздействиях и физических нагрузках. Провер¬ка нашей выносливости и стойкости производилась на таких испытательных установках, как беговая дорожка, велоэргометр, барокамера, центрифуга, а также на стендах для анализа вестибулярного аппарата, о которых я сейчас кратко расскажу.
Достаточно широко распространенная сейчас в фитнес-клубах беговая дорожка представляет собой движущуюся резиновую ленту с твердой подложкой, по которой спортсмен, специальными растяжками привязанный к стойкам, бежит на месте сообразно со скоростью движения этой ленты. В отличие от физкультурников упомянутых клубов, занимающихся легким, «общепримиряющим» (по Высоцкому) бегом на месте, в нашем случае на лицо испытуемому одевалась маска со шлангами и клапанами, через которые воздух подавался при вдохе и отводился при выдохе (особенно тяжел был выдох). Такое отягощение, в общем-то, приятной по своей сути разминки очень напоминало бег в противогазе по пересеченной местности, столь знакомый всем, кто служил (или служит) в армии. При этом контролировавший процесс твоей физиологической работы «мучитель» из медиков периодически увеличивал (до максимально возможной) скорость движения ленты под ногами. В процессе испытаний замерялся газовый обмен организма при различной интенсивности нагрузок, определялось количество потребляемого кисло¬рода, контролировалась работа сердца и других органов.
Сродни беговой дорожке смотрелся со стороны и велоэргометр, имеющийся сейчас практически в любом санатории. Вот только нагрузки на этом аппарате задавались нам, согласно программе обследования, вплоть до предельно допустимых — 1200 килограммометров на обе педали. При испытаниях непрерывно записывались кардиограмма и показания артериального давления и частоты дыхания. Эта проба являлась одной из важнейших, по результатам которой давалось заключение о пригодности испытуемого к дальнейшим специальным проверкам. Вместе с тем, как мы потом убедились, беговая дорожка и велоэргометр, несмотря на все отягощения, являлись достаточно привычными для нас физкультурными станками по сравнению с последующими испытательными установками.
Огромная белая барокамера представляла собой металлическую капсулу с двойными стенками, дверь в которую после захода туда и усаживания в кресло испытуемого герметично закрывалась с внешней стороны путем вращения специального «штурвала», отделяя «приговоренного» от всего внешнего мира, что невольно внушало какую-то тревогу. По программе обследования планировалось совершить два «подъема на высоты», сначала до 5000 метров, а затем — до 10 000 метров, конечно же, «над уровнем моря». Эти «взлеты» создавались откачкой воздуха из барокамеры до соответствующего данным высотам атмосферного давления. При первом испытании на теле направлявшегося в «бару» претендента в космонавты укреплялся медицинский пояс с датчиками, информация с которых поступала на пульт контроля медицинских параметров, где записывалась на ленту. Кроме того, за поведением испытуемого через иллюминатор наблюдал врач. На достигнутой «пятикилометровой высоте» делалась «площадка», другими словами, выдержка в течение 30 минут, во время которой следовало подняться из кресла и выполнить различные физические упражнения с наклонами и приседаниями, а также решить несложные математические задачи. Помню, что нехватка воздуха стала ощущаться практически сразу же, особенно когда я начал усердно демонстрировать свою обычную утреннюю зарядку. Из-за недостатка кислорода приходилось постоянно делать глубокие вдохи, а движения сами собой становились плавными и замедленными. Выполнение заданных по радиотрансляции простых действий на сложение и вычитание требовало серьезного сосредоточения внимания.
Только после одобрения медицинской комиссией результатов первого испытания претендент допускался к «подъему» на «десятикилометровую высоту», представлявшую собой практически безвоздушное пространство. Теперь, помимо медицинских датчиков, на испытуемого одевались шлемофон, ларинги (радиопереговорное устройство летчиков) и кислородная маска. Из барокамеры откачивался воздух до давления, соответствовавшего высоте 10 000 метров, после чего сразу же начинался быстрый «спуск», имитировавший пикирование со скоростью около 50 метров в секунду. Для сравнения сообщу, что такую же скорость набирает парашютист в свободном падении. Сразу после завершения этой пробы испытуемому следовало показать врачу свои ушные каналы, по состоянию которых делалось заключение о свободе сообщения между полостями ушей и носа индивидуума. При наличии насморка (а тем более какого-либо гайморита) описанную пробу не представлялось возможным выдержать. Если попытаться скрыть свое недомогание, то можно получить серьезную баротравму собственной системы ухо — нос, после чего медицинская комиссия выдаст горе-испытателю, как раньше говорили, полный отлуп (теперь чаще употребляют футбольное выражение — «красную карточку»).
Подобие следующего испытательного сооружения — центрифуги — всегда можно найти в приличных парках культуры и отдыха. Только если в народе этот аттракцион «типа карусель», используется для веселья и «щекотания» нервов, то в наших условиях он предназначался для определения работоспособности человека при воздействии на него большой перегрузки. Центрифуга, подвергшая нас весьма ощутимому «прессированию», представляла собой закрепленную в центре на оси горизонтально вращавшуюся ферму, с одной стороны которой была шарнирно подвешена кабина, а с другой - укреплен противовес. В кабине находилось кресло, которое можно было устанавливать в два фиксированных положения. При вращении центрифуги кабина за счет центробежного ускорения поворачивалась в своем шарнире на 90 градусов. В результате этого получалось, что при начальном вертикальном положении кресла находившемуся в нем испытуемому (за счет поворота кабины при вращении) задавались перегрузки до 6g (шестикратные) в направлении голова — таз. При исходной установке кресла «в горизонт» перегрузки до 8g (восьмикратные) воздействовали на испытуемого (после поворота кабины) в направлении «грудь — спина». В обоих случаях при выходе центрифуги на заданную перегрузку делалась так называемая площадка длительностью порядка 30 секунд. В этот кульминационный период перед глазами испытуемого загорались две лампочки, расположенные на дугообразном кронштейне по бокам относительно его головы. Эти «светлячки» надо было каждый раз гасить, как только они появлялись, для чего под правой рукой имелась тангента (выключатель). Затем перед глазами высвечивалось табло с кольцами, имевшими прорези, за счет чего они напоминали круглые подковки. Эти кольца имели различные размеры, постепенно уменьшавшиеся от большого к малому. Пока табло горело, надо было визуально найти самое маленькое кольцо и запомнить, в какую сторону смотрит сделанный на нем разрез и какая цифра находится под ним. По окончании этого эксперимента, позволявшего оценить остроту зрения испытуемого при перегрузке, полученную информацию следовало сообщить доктору.
Центрифуга снабжена была еще одним устройством: прямо перед лицом испытуемого располагалась телекамера, которая передавала изображение на экран монитора руководителя испытаний. Надо отметить, что при вращении с ускорением наблюдавшееся по телеканалу лицо «подопытного» товарища сильно «преобразовывалось», превращаясь в какую-то неподражаемую гримасу. Так, если перегрузка была в направлении голова — таз, то кожа лица сползала вниз, придавая симпатичному парню вид неприятного урода. При перегрузке по оси грудь — спина физиономия «расплывалась» и лицо, растягиваясь, становилось каким-то плоским. В этих условиях узнать знакомого человека по его изображению на экране не представлялось возможным. «Открутив» свою норму на центрифуге, мы иногда развлекались тем, что наблюдали на экране за метаморфозами физиономии очередной жертвы, живо представляя себе, как мы только что выглядели здесь сами.
Эти важные и трудные испытания позволяли медикам делать выводы о том, какие максимальные перегрузки мы могли уверенно переносить и насколько способны были сохранять и этих экстремальных условиях свою работоспособность. Подобные «неприятности» вполне могли возникнуть в реальной обстановке, например, при баллистическом (неуправляемом) спуске космического корабля с орбиты, и потому следовало убедиться, что космонавт сумеет при этом целенаправленно действовать.
Параллельно с медицинскими пробами проводились психологические обследования, в программу которых входили различные тесты. Например, руководитель испытаний дважды прочитывал нам достаточно длинный текст, в котором изобиловали различные фамилии, имена, цифры и всевозможные ситуации в действиях героев повествования. Нам надо было в записи на бумаге воспроизвести содержание услышанного. В другом тесте нам на несколько секунд показывали рисунок части самолетной приборной доски, на которой находились циферблаты авиагоризонта, высотомера, вариометра, вольтметра, указателей поворота и скорости, а также сигнальные лампочки и другие приборы. После того как рисунок убирали, нам следовало на листе бумаги нарисовать увиденное, причем с соблюдением положения стрелок на циферблатах авиаприборов и состояния индикаторных указателей.
Особо стоит остановиться на медицинских вестибулярных обследованиях. Мы заметили, что большинство испытуемых «сыпались» как раз на этих проверках организма на стойкость. Все эти придуманные медиками пробы были направлены на то, чтобы, воздействуя на вестибулярный аппарат головного мозга, вызвать эффект укачивания, возникавший при невесомости на орбите. Суть одного из таких «издевательств» заключалась в следующем. Человека сажали на поворотный стул («кресло Барани»), и в процессе вращения вокруг вертикальной оси испытуе¬мый должен был на три счета наклоняться вниз, а на следующие три счета распрямляться. Первую минуту вращение происходило в одну сторону, а вторую минуту - в обратном направлении. В таких условиях испытуемому надо было продержаться 15 минут. Эта проба медиками называлась «ПКУК», что расшифровывалось как «прерывистое кориолисово ускорение». Не вдаваясь в подробности, для непосвященных поясню, что ускорение Кориолиса (как раз и воздействующее на вестибулярный аппарат) возникает при совмещении вращательного движения с поступательным. Вторая проба называлась «НКУК», при которой вращение являлось постоянным в одну сторону, а испытуемый должен был на три счета непрерывно наклонять голову то к левому, то к правому плечу. И в этом случае следовало продержаться те же 15 минут. Прямо надо сказать — эффект от таких проб был просто «потрясающий», особенно для тех, кто хоть как-то склонен к укачиванию. С началом движения человек, подверженный подобной слабости, первым делом бледнел, потом у него на лбу выступала испарина, а за ней появлялись позывы на рвоту. На этот случай, чтобы «всем не досталось», бедняга держал у подбородка специальный лоток.
Во время одной из таких проб, проводившейся с нашим товарищем, мы с Володей Алексеевым подсмотрели в щель двери, в чем заключалась суть дела, и решили попробовать повращаться на этом кресле, когда в кабинете не будет докторов. Но нам не повезло — помещение с испытательными стендами закрывалось на ключ. Однако в сарае за домиком, в котором находилась центрифуга, мы нашли среди выброшенной мебели что-то похожее на такое кресло. Подождали, пока стемнеет, взяли этот никому не нужный «раритет», затащили в кусты, привели в божеский вид и стали проводить собственные испытания. В первый раз я «просидел» на этом кресле всего 40 секунд, и мне стало плохо. У Алексеева получилась точно такая же картина. Мы с горестью решили: «Я и мой организм далеко не одно и то же». Нам показалось, что на этом закончилась наша космическая карьера, но все-таки стали проходить другие обследования, чтобы потом хотя бы знать, «от чего лечиться». Прошла пара дней, и мы как-то решили попробовать покрутиться на «своем кресле» еще раз. Эффект оказался неожиданным: я «превращался» около десяти минут, пока Володя не согнал меня «с трона». У него оказался такой же результат. В следующие дни мы неоднократно подходили к нашему «снаряду» и запросто крутились, сколько нам хотелось. Запланированные вестибулярные пробы «на вращение» мы прошли без замечаний.
Далее следовали испытания на «качелях Хилова». Данные качели отличались от обычных тем, что их четыре подвески крепились не на одной поперечной перекладине, а на двух параллельных. За счет этого основание качелей с находившимся на них испытуемым сохраняло при своем движении горизонтальное положение. Закаленные в предыдущих боях, мы этот снаряд тоже успешно преодолели.
Значительно позже, когда нас уже зачислили в отряд космонавтов, мы признались своим «истязателям» Брянову И.И., начальнику отделения, и Раскатовой С.Р., ведущему терапевту, за счет чего мы так легко прошли их вестибулярные пробы. Так как эта наука, получившая в дальнейшем название «космическая медицина», находилась тогда в зачаточном состоянии, наше признание помогло врачам сразу разделять людей на три группы. К первой относили тех, кто не выдерживал даже начала пробы: им становилось неприятно, когда они просто смотрели на вращавшегося в кресле человека (таких людей обычно укачивает везде, даже в трамвае). Во вторую группу можно было включать тех, кому следовало немного потренироваться, чтобы быть готовыми к дальнейшим испытаниям. Это соответствовало нашему случаю. И, наконец, в третью группу входили «настоящие космонавты», которые вообще не реагировали ни на какие воздействия на вестибулярный аппарат. Таким стойким оказался А.Г. Николаев, который полетел в космос после Г.С. Титова, подвергавшегося в невесомости ощутимым вестибулярным расстройствам.
В результате проведения всех медицинских испытаний оказалось, что из нескольких десятков претендентов от НИИ-2 МО, проходивших эту комиссию, по состоянию здоровья в отряд космонавтов могли быть зачислены лишь трое — это инженер-майоры Алексеев В.Б., Бурдаев М.Н. и я, Порваткин Н.С. (Нас потом так и называли — «три мушкетера».) Наши кандидатуры были окончательно утверждены Центральной врачебно-летной комиссией (ЦВЛК).
Только значительно позднее я осознал, что своему успешному прохождению медицинских испытаний в ЦНИАГе обязан был прежде всего закалившей мое здоровье силовой «школе выживания», которую я прошел в детстве, совпавшем по времени с периодом трудного становления колхозов и тяжелыми годами войны, а также моим успехам в спорте, начиная с училища: постоянному участию во всевозможных кроссах (летом — по бегу, зимой — на лыжах) и в соревнованиях по пятиборью (легкая атлетика, плавание, гимнастика, стрельба из пистолета).
После медицины с каждым из нашей троицы беседовали на мандатной комиссии. Представительные члены комиссии с высокими воинскими званиями задавали нам вопросы о текущей жизни, работе, семейном положении, интересах, привычках, увлечениях и прочем. По сравнению с только что испытанными нами физическими «экзекуциями» эта последняя, «моральная» проверка на нашем «тернистом пути» в неизведанное показалась не такой уж и сложной. Но отныне мы стали считаться полноправными кандидатами в отряд космонавтов, а пока что были включены в группу слушателей-космонавтов.
Здесь, мне кажется, самое время сделать некоторое отступление от основного рассказа, чтобы кратко обрисовать ту международную обстановку, которая обусловила создание пилотируемых космических объектов военно-прикладного назначения.
После завершения Второй мировой войны между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции возникли политические разногласия, которые привели к серьезному противостоянию в военной области. С развитием техники в эту сферу была втянута и космонавтика, соперничество в которой двух ведущих мировых держав, Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, получило название «звездные войны».
В октябре 1957 года, сразу же после того как в СССР был запущен первый искусственный спутник Земли, в США состоялось совещание Национального консультативного совета по аэронавтике и Военно-воздушным силам страны, на котором в свете указанного события рассматривались материалы по космическим программам. В результате было принято решение об объединении усилий различных американских фирм в единую программу под названием «Дайнасор» («Разгон и планирование») для создания военного космического аппарата, представлявшего собой одноместный гиперзвуковой ракетоплан. Этот «самолет» должен был разгоняться до скорости, в 5—7 раз превышавшей скорость звука, а потом планировать до дальности порядка 10 тысяч километров. В процессе этого полета бортовая аппаратура могла осуществлять высококачественное фотографирование и радиолокационную разведку территории противника. При этом предусматривалась также возможность осуществления бомбометания. Планировалось, что способность вести боевые действия в системе противовоздушной и противокосмической обороны космоплан «Дайнасор» получит к концу 1967 года. Параллельно разрабатывались и другие проекты подобного космического разведчика-бомбардировщика.
Однако в конце 1963 года исследования по космоплану были перенацелены на разработку американской военной космической станции «МОЛ» («Пилотируемая орбитальная лаборатория»). Помимо чисто военных задач (наблюдение за территорией противника, осмотр и перехват вражеских спутников), на этой орбитальной станции планировалось решение и научных проблем: изучение влияния длительной невесомости на человеческий организм, апробация замкнутой системы жизнеобеспечения и испытание различного оборудования. В 1965 году проект пилотируемой станции «МОЛ» с экипажем два человека в целом был готов, после чего началось строительство стартовой площадки. Для снабжения долговременной орбитальной станции создавался транспортный корабль. В составе ВВС из кадровых пилотов был сформирован отряд, включавший восемь астронавтов, которые должны были летать как на этой станции, так и на транспортных кораблях.
В марте 1968 года был закончен и отправлен на статические испытания основной блок будущей космической станции. Однако в связи с успешным (в качестве альтернативы) развитием программы «Аполлон» с полетом на Луну, а также с учетом неблагоприятной внутренней и международной обстановки (из-за поражения США во вьетнамской войне) работы по теме «МОЛ» были полностью закрыты [2].
В ответ на американскую «стратегическую инициативу» в отношении использования космоса в военных целях в Советском Союзе было принято решение о создании на основе существовавшего пилотируемого орбитального корабля космического перехватчика, который должен был решать задачи осмотра и вывода из строя спутников и ударных платформ противника типа «МОЛ». Из докладов советских летчиков-космонавтов, побывавших на орбите, следовало, что «человек способен выполнять в космосе все военные задачи, аналогичные задачам авиации (разведка, перехват, удар)». Конечно, для этого требовались более совершенные космические корабли. Программа разработки космического аппарата военного назначения была передана в филиал №3 ОКБ-1 при авиазаводе «Прогресс» в городе Куйбышев (ныне Самара). Начальником этого филиала являлся ведущий конструктор Козлов Д.И. После рассмотрения ряда вариантов остановились на проекте «Союз-ППК» («Пилотируемый перехватчик»), который оснащался восемью боевыми малогабаритными ракетами. В соответствии с замыслом перехватчик должен был сблизиться с космическим аппаратом противника, затем визуально и с помощью бортовых средств обследовать объект и принять решение о его уничтожении. Если такое решение принималось, то перехватчик удалялся на расстояние до одного километра от цели и расстреливал ее с помощью бортовых мини-ракет. Помимо корабля-перехватчика, в филиале № 3 разрабатывались военные корабли «Союз-ВИ» («Военный исследователь») и «Союз-Р» («Разведчик»).
В связи с тем, что в начале июня 1965 года американский космический корабль «Джемини-4» в процессе своего полета проводил «военно-прикладные эксперименты» по фотографированию земной поверхности, осуществлял наблюдение запусков баллистических ракет и отрабатывал сближение в космосе, имитируя осмотр и захват чужих спутников, советское руководство приняло решение (Постановление Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза и Совета министров СССР от 24 августа 1965 года) об ускорении работ по созданию военных орбитальных систем. В результате в том же филиале № 3 Особого конструкторского бюро был разработан проект корабля «7К-ВИ» («Звезда») с экипажем из двух человек, который способен был обеспечить выполнение задач по визуальной и фоторазведке, инспекции спутников, отраже¬нию атак противника и по раннему обнаружению ракетно-ядерного нападения. В соответствии с постановлением правительства первый полет «Звезды» назначили на 1968 год, а на следующий год космический корабль (КК) планировалось принять на вооружение. Для защиты КК от вражеских перехватчиков снаружи на его борту имелась скорострельная пушка, а в орбитальном отсеке размещались оборудование и приборы для военных целей. Так, на боковом иллюминаторе находился оптический визир с фотоаппаратом для наблюдения и фиксирования нужных объектов на Земле. На другой иллюминатор можно было установить упоминавшуюся мною в предыдущей главе аппаратуру «Свинец» для обнаружения запусков баллистических ракет. На внешней поверхности орбитального отсека на длинной штанге размещался пеленгатор для слежения за спутниками-перехватчиками противника и для ведения радиотехнической разведки.
С учетом того, что проект «7К-ВИ» создавался для военных целей, в сентябре 1966 года в Звездном городке была сформирована группа космонавтов для полетов на «Звезде». При этом из-за насыщенности КК технической аппаратурой в состав данной группы вошли лишь два летчика, Попович П.Р. и Губарев А.А., а остальные, Артюхин Ю.П., Гуляев В.И., Белоусов Б.Н. и Колесников Г.М., являлись военными инженерами.
Начиная с середины шестидесятых годов, масштаб работ по космической тематике значительно расширился, в связи с чем производились новые наборы офицеров в отряд космонавтов. В то же время на все имевшиеся задачи подготовленных специалистов не хватало. Курировавший вопрос распределения космонавтов по направлениям генерал-полковник Каманин Н.П. жаловался на нехватку людей. Приходилось переводить космонавтов с одного направления на другое. В результате к началу 1968 года в составе упомянутой группы остались лишь Губарев А.А. и включенный позднее Заикин Д.А. В разгар работ над «Звездой» был проведен специальный набор кандидатов для полетов на «7К-ВИ» среди сотрудников военных НИИ. В книге «Звездные войны» о данном событии сказано следующее: «В результате этого отбора 12 апреля 1967 года в отряд космонавтов ВВС были зачислены три военных специалиста из НИИ-2 Министерства обороны СССР (НИИ ПВО страны), расположенного в городе Калинине (ныне — Тверь): Владимир Алексеев, Михаил Бурдаев и Николай Порваткин. Они имели опыт работы по космическим военно-исследовательским программам. В частности, Бурдаев до отбора в отряд занимался вопросами перехвата космических аппаратов» [2].
После октября 1964 года в Советском Союзе начались также работы над проектом специальной пилотируемой космической станции (СПКС) военного назначения. Над решением этой задачи трудилось ОКБ-52, главным конструктором которого являлся Челомей В.Н. Орбитальная пилотируемая станция, получившая название «Алмаз», предназначалась для долговременного пребывания на ней сменного экипажа из двух космонавтов, которые обеспечивали решение задач научного, народно-хозяйственного и военно-прикладного (оборонного) значения. Для вывода на орбиту СПКС предназначалась ракета-носитель «УР-500К», разработки этого же ОКБ. Доставку «расходных материалов» и очередных смен экипажей на станцию планировалось производить с помощью транспортного корабля снабжения (ТКС).
Межведомственной комиссией эскизный проект специальной пилотируемой космической станции (СПКС) «Алмаз» был принят в 1967 году. Согласно проекту, станция представляла собой космический наблюдательный пункт с комфортными условиями для экипажа. В оборудовании имелась оптическая, фотографическая и радиолокационная аппаратура, точное наведение которой на заданные районы земной поверхности обеспечивалось качественными системами ориентации и стабилизации станции. Наблюдение можно было вести в видимом и инфракрасном спектрах. При обнаружении подозрительных объектов фрагменты изображения передавались по телевизионному каналу на наземные пункты командно-измерительного комплекса (КИК). На СПКС была предусмотрена специальная камера для отправки на Землю капсул с фоторезультатами наблюдений и исследований. Для защиты от нападения вражеских объектов на корпусе станции имелась скорострельная пушка.
Первая группа космонавтов, ориентированных на работу на СПКС «Алмаз», была сформирована в сентябре 1966 года. В ее состав во главе с летчиком-космонавтом Беляевым П.И. вошли Воробьев Л.В., Демин Л.С., Матинченко А.Н. и Лазарев В.Г. Планировалось, что из нашего, четвертого набора в отряд космонавтов Алексеев В.Б., Бурдаев М.Н. и Порваткин Н.С. также будут готовиться к полетам на этой станции.

Далее…