2. Училище, академия, полк, НИИ-2 МО

2. УЧИЛИЩЕ, АКАДЕМИЯ, ПОЛК, НИИ-2 МО

После окончания мною в 1950 году средней школы и получения аттестата зрелости мой старший брат Алексей настаивал на том, чтобы я поступал в институт для получения высшего образования. Однако продолжать учебу в то время не имелось никакой финансовой возможности. В связи с этим, еще пребывая в 10-м классе Святославской школы, я через военкомат подал заявление с просьбой о направлении меня в Серпуховское военное авиационное техническое училище спецслужб (СВАТУСС). После успешной сдачи вступительных экзаменов, которые с учетом полученной мною подготовки в средней школе показались мне даже достаточно простыми, я был зачислен курсантом этого училища и впервые одел собственную (а не «доноски») военную форму с голубыми авиационными погонами, обрамленными широким серебряным кантом. При распределении по подразделениям я попал в 1-й взвод 6-й роты электротехнического факультета. Здесь впервые встретился и на всю жизнь подружился с замечательными моими товарищами: Володей Зеленским, Женей Теркиным, Мишей Бастрыкиным, Сережей Грязновым и Юрой Шундиковым. Изменчивая судьба не раз потом сводила нас вместе или отправляла по разным маршрутам, но свою дружбу и взаимную привязанность мы сохранили на долгие годы.
В военном училище после трудной, но достаточно привольной деревенской жизни я впервые узнал, что такое воинская дисциплина, четкий распорядок дня, подъем и отбой по команде дежурного. Кстати, одно время в качестве старшины роты у нас был назначен из числа курсантов старший сержант Юрий Шундиков, немного повоевавший в Отечественную войну. Надо сказать, что, несмотря на наше товарищество (особенно в делах спортивных), он сумел проявить к нам разумную требовательность, обеспечив на курсе высокую дисциплину, сочетавшуюся с уважительным отношением к нам, молодым военнослужащим. Несколько хуже наша жизнь стала после того, когда его заменили на «профессионала», добавившего в строго регламентированное курсантское существование значительный элемент «солдафонства».
Впрочем, лично моя жизнь и служба сложились в Серпуховском училище не так уж и плохо. Дело в том, что еще в школе я проявил некоторые способности к рисованию и оформительским работам. В военном училище такие курсанты очень высоко ценились. Их нагружали «художественными» заданиями весьма основательно. Я тоже попал в такую компанию, и мне вне обязательных занятий поручали «изобразить» что-либо или вычертить какие-то схемы. К праздникам добавлялась еще работа по написанию всевозможных призывов и лозунгов, а также по оформлению стенгазет.
Мои занятия «художеством» в определенной мере поднимали мой авторитет, но очень мешали учебе и, главное, отдыху. Особенно обидно бывало, когда мои друзья по нашей 6-й роте уходили в увольнение в город, а я, как проклятый, трудился над всевозможными «партийными поручениями». Как известно, любой полезный труд бывает со временем вознагражден. Вот и эта моя способность к «художеству» сыграла в последующей моей жизни неплохую роль: после того как в 1952 году я с отличием окончил курс обучения и получил офицерское звание «техник-лейтенант», меня оставили при училище на цикле «самолеты и двигатели» в должности инструктора практического обучения курсантов. Полученная мною специальность называлась «техник по пилотажно-навигационному оборудованию самолетов Ил-28 (бомбардировщик средней дальности) и Миг-15 (войсковой истребитель)», состоявших в то время на вооружении. В мои обязанности входило проведение практических занятий на двух таких списанных самолетах, стоявших в ангаре училища, с курсантами других специальностей (корпусниками, двигателистами, вооруженцами, радистами и др.) по знакомству с оборудованием кабины, за которое отвечали мы, электротехники. Приходилось заниматься и с техническим составом, которому в Великую Отечественную войну довелось готовить к полетам боевые самолеты с поршневыми двигателями. Здесь опытные технари получали первое знакомство с реактивными самолетами и особенностями их обслуживания.
Для завершения упомянутой выше темы моего «оформительского творчества» расскажу еще такой случай. После смерти И.В. Сталина в 1953 году нам, художникам училища, поручили очень ответственное партийное задание: надо было заменить картину, которая занимала всю стену на промежуточной площадке парадной лестницы, ведущей на второй этаж четырехэтажного учебного корпуса, на другое полотно. На прежней картине был изображен товарищ Сталин в светлом военном кителе, окруженный восторженной толпой трудящихся. Теперь на этом месте следовало нарисовать В.И. Ленина во время его выступления на очередном съезде Советов после прихода большевиков к власти. Так вот, работая над этой картиной, мы решили «увековечить» себя, поместив собственные физиономии в толпу участников съезда, слушающих «вождя и учителя». Интересно, что политработники, принимавшие наше творение, не заметили подвоха и обновленное полотно одобрили. Не знаю, какова дальнейшая судьба нашего «шедевра», так как авиационное училище стало потом ракетным и мне там побывать больше не пришлось.
Годы службы в городе Серпухове запомнились еще и тем, что они тоже были не слишком сытными. Пока мы являлись курсантами, нас кормили в столовой училища, пусть не очень вкусно, но зато плотно. А офицерам приходилось добывать себе пищу самостоятельно. Продуктов в магазинах города тогда почти не было, или за ними надо было стоять в длинных очередях. Я жил в то время на частной квартире вместе с Сергеем Васильевичем Грязновым, однокашником по курсантской доле. За продуктами мы с Серегой (или он один) ездили на электричке в город Одинцово Московской области. Там проживали его родители: отец, Василий Александрович, полковник, преподаватель академии имени Жуковского, мать, Зинаида Федоровна, домохозяйка, сестра Люда и брат Юрий, с которым я потом учился на одном курсе Военно-воздушной академии (тесен мир, как поглядишь!). За педелю, пока нас не было, Зинаида Федоровна заготавливала нам продукты. В «набор» шло все, что только можно было достать. Мы с этими продуктами ехали потом обратно в свой голодный край. Железнодорожный вокзал в Серпухове находится в шести километрах от центра города. Говорят, что в свое время подрядчику, собиравшемуся возвести здание вокзала, «отцы-правители» не дали земли в городской черте (вроде бы не договорились о цене). Тогда в отместку городскому начальству (и на беду всем жителям) предприниматель построил станцию черт-те где. Так вот, с учетом этого обстоятельства, пока электричка еще не остановилась, мы, подхватив свои котомки, уже спрыгивали на ходу из вагона (двери в то время не закрывались автоматически) и бежали, чтобы занять место в уходившем автобусе. После очередной поездки, сидя в снятой нами квартире за рюмкой водки и хорошей закуской, как было не вспомнить о своих «продуктовых» походах в школьные годы...
Непременно хочется отметить, что мне на моей работе в училище очень повезло с начальниками. Особенно запомнились начальник цикла полковник Тихонов, начальник отдела майор Козьмин и ряд других командиров. Они не только не препятствовали, а, наоборот, настаивали на том, чтобы я зря не терял времени и готовился для поступления в академию. Правда, год я все-таки проболтался, не в силах заставить себя вновь засесть за поднадоевшие учебники. Но потом сколотилась внушительная группа из молодых офицеров, которая начала непосредственную подготовку по всем основным предметам средней школы, причем со специально приглашенными для этого преподавателями. Занятия проходили в течение двух лет в вечернее время и в выходные дни. Для меня результат оказался положительным: я довольно легко, хотя и не без труда сдал экзамены и, набрав проходной бал, в июле 1955 года был зачислен слушателем 3-го (авиационного бортового оборудования) факультета Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е. Жуковского. Здесь я вновь встретился во 2-м отделении нашего курса со своими давними однокашниками по Серпуховскому училищу, теперь уже старшими техник-лейтенантами Зеленским В.Л., Шундиковым Ю.С., Бастрыкиным М.С. и Теркиным Е.В. А в 3-м отделении в знании рядового стал учиться младший брат Сергея Грязнова Юрий, поступивший в академию сразу после окончания средней школы. Сам старший техник-лейтенант Сергей Грязнов уже являлся слушателем 2-го курса 3-го факультета этой же академии, так как поступил учиться на год раньше нас.
Как только я оказался в стенах прославленной академии, первым делом предупредил своего друга по училищу Володю Зеленского: если он посмеет обмолвиться о том, что я умею рисовать и писать, то я его убью. Мне было вполне понятно, что высшее учебное заведение — это далеко не среднее техническое училище, здесь учебе надо отдавать все свое время, даже если оно вроде бы свободное. Рисковать не стоило: за две двойки, полученные на экзаменах, с нашего курса безжалостно отчисляли и отправляли обратно в ту часть, откуда приехал. Повторное поступление на учебу практически исключалось. Володя сдержал свое слово, и я в этом плане был спокоен. Правда, за время пребывания в академии и после ее окончания я практически утратил свой опыт художника — не стало той твердости руки и остроты глаза. Сохранилась только страсть к созерцанию классических полотен наших старых мастеров живописи, особенно картин, собранных в Третьяковской галерее.
В годы учебы в академии мы упорно, как выражался наш начальник курса полковник Иголкин В.Г., «грызли гранит науки» и «познавали бездну премудрости». Аудиторные занятия и самостоятельная подготовка занимали много времени, но достаточное внимание уделялось и спорту. Наше командование особенно любило массовые соревнования по кроссу, когда все слушатели и постоянный состав академии выходили на дорожки Тимирязевского парка весной и осенью в спортивной обуви, а в зимнюю пору — на лыжах. Мы, бывшие серпуховцы, собрали достаточно сильную команду лыжников и легкоатлетов, в которую вошли Шундиков Ю.С., Зеленский В.А., Бастрыкин М.С. и Порваткин Н.С. Каждый из этой четверки неплохо бегал на лыжах еще в училище. Теперь в таком составе мы довольно успешно выступали за курс, факультет и академию, получая призы и грамоты. Текущей учебе спортивные тренировки и соревнования не очень мешали. Более того, наш начальник курса Иголкин В.Г. очень ценил хороших спортсменов и потому «в минуту жизни трудную» поддерживал некоторых из нас, особенно когда возникали «недоразумения» по таким «неудобным» и не нужным, как нам казалось, предметам, как теоретическая механика, детали машин, теория машин и механизмов (ТММ — тут моя могила). В значительно большей степени учебу «подрывали» частые (по три и более раз в неделю) тренировки слушателей к праздничным парадам, проходившим 1-го Мая и 7-го Ноября. В этом плане, будучи на втором, третьем и четвертом курсах, я оттопал на Красной площади шесть парадов. Для подготовки к этим мероприятиям за полтора-два месяца до торжеств занятия у нас начинали проводить тремя совмещенными парами без перерывов, по полтора часа каждая. Потом мы успевали быстренько пообедать и бежали в строй, в свою «коробку», имевшую двадцать «бойцов» по фронту и десять рядов в глубину. Для твердости шага на подошвы ботинок нам набивали по четыре подковки. В строю это, может, давало необходимый начальству эффект, но, когда мы отправлялись по домам, создававшееся нами «конское цоканье» резало людям уши, особенно пассажирам метро, когда «парадники» топали по кафельном полу. Этими подковами мы добросовестно долбили асфальт на перекрытых от транспорта Бутырской улице и Ленинградском проспекте. Генеральные репетиции проводились на Центральном аэродроме. В эти дни нас вообще снимали с занятий. Пропущенный материал приходилось потом переписывать ночами из конспектов ребят, которые посещали лекции. Только после того, как в праздничные дни торжество на Красной площади состоялось и мы успешно прошли в составе войск Московского гарнизона перед Мавзолеем Ленина, занятия для «парадников» вновь возвращались в привычное русло.
Следует отметить, что в тот период, когда мы учились в авиационной академии, предпочтение в развитии военной техники с подачи Хрущева Н.С. стало отдаваться ракетам в ущерб другим видам и родам войск. В связи с этим в Военно-воздушной академии нас стали готовить не только как авиаторов, но и как ракетчиков. Так, учебные занятия на самолетах мы проходили на академической базе в Захаркове, потом побывали на практике в боевом авиационном полку, базировавшемся под городом Ступино Московской области. А вот войсковая стажировка для той трети курса, в которую я попал, проводилась в ракетной части, которая находилась в районе города Гвардейск, расположенного неподалеку от Калининграда (тогда это был разрушенный Кенигсберг).
После возвращения в академию из войсковых частей, в которых наши однокурсники побывали на стажировке, весной 1960 года мы получили темы дипломных проектов. Мне досталось задание разработать систему управления баллистической ракеты, запускаемой с самолета-носителя. В качестве такого носителя мною был выбран стратегический бомбардировщик Ту-95, уже поступивший в то время на вооружение в Военно-воздушные силы. Максимальная дальность полета и грузоподъемность этого четырехмоторного турбовинтового монстра позволяли ему с большой ракетой под фюзеляжем подойти на безопасное расстояние к территории вероятного противника, прицельно запустить ее и направить далее на цель с помощью разработанной мною системы управления. Свой проект я защитил на «отлично» и получил диплом о высшем инженерном образовании по специальности «эксплуатация авиа- и специального оборудования летательных аппаратов». К этому успеху прибавилось новое для меня воинское звание — инженер-капитан.
В целом в академии я отучился, можно сказать, неплохо: из всех вошедших в диплом предметов у меня была единственная тройка по высшей математике за третий семестр второго курса. Остальные оценки составляли четверки и пятерки.
При распределении нашего курса после окончания академии часть выпускников (в основном, тех, кто раньше имел дело с авиацией) направили в Военно-воздушные силы (ВВС) и противовоздушную оборону (ПВО) страны. Остальные (главным образом, бывшие школьники, а ныне инженер-лейтенанты) попали в ракетные войска и отрасли, связанные с этой техникой. Я был направлен в распоряжение командующего авиацией ПВО Свердловского военного округа, куда должен был прибыть после очередного отпуска.
Хочется отметить, что во время всех своих отпусков, как в период учебы, так и в последующие годы службы, я обязательно приезжал на свою малую родину, к маме, в милую сердцу Воздвиженку. Узнав о моем появлении, в наш родительский дом собирались мои родные: старший брат Алексей из своей Николаевки, брат Виктор из Саратова и сестра Шура, которая жила рядом, в соседнем доме. Мама к столу, празднично накрытому по случаю моего приезда, приглашала и всех соседей нашего небольшого (в десять домов) поселка. Иногда ко всем нам присоединялись мои тетки и дядьки (мамины сестры и братья) из нашей деревни, а также из Балашова и из Лопатина. Помимо моей мамы Елены Васильевны, сестер было еще четверо: Евдокия, Анастасия, Агафья, Марфа и два брата — Василий и Кузьма. За столом по-доброму «разогретые» гости затягивали наши любимые песни. У всех были хорошо поставленные голоса, и пение для них являлось большим удовольствием. Я до сих пор вспоминаю эти раздольные русские степные песни, которые они исполняли. Жаль, что в то время у меня не было магнитофона и прекрасное пение сохранилось только в моей памяти. До сих пор я мысленно представляю себе эти застолья. Многие песни я запомнил именно с теми словами и интонациями, с какими их исполняли мои родственники и соседи, особенно песни про Степана Разина, Ермака, про ямщиков и бродяг. Невольно вспоминаю, как проходили такие застолья, когда я был еще совсем маленьким. Меня тогда загоняли на полати, чтобы я под ногами не путался. Оттуда я и наблюдал за всем действием. Стакан на полтораста граммов для принятия спиртного (это был самогон свекольный, его называли еще «самогон КВН», что означало — «коньяк вонючий недорогой») имелся только один. Гость, получивший хмельную чарку, желал здоровья всем остальным, выпивал содержимое и передавал опустевшую «мерку» дальше. К тому времени, когда стакан к нему возвращался, он успевал уже и закусить. «Пошаговая» выпивка продолжалась до первой песни. Если не запевали, значит, требовалось, чтобы стакан совершил еще один круг. А пели все слаженно и громко, да так громко, что в ушах звенело. Будучи пацаном, я и то приметил, что, когда они заводили любимую песню про Ермака:

Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали...—

то оставленный на столе пустой стакан звенел и подпрыгивал, а керосиновая лампа вспыхивала и гасла (электричество в нашей деревне появилось спустя несколько лет после того, как я уехал в училище, то есть где-то в пятидесятых годах). Теперь же у каждого гостя имеется своя стопка да и горячительные напитки выставляются поприличнее. Хорошо, что песенное раздолье сохраняется на прежнем уровне.
После отпуска в августе 1960 года, прибыв к месту своей новой службы, я был назначен на должность инженера по авиационному оборудованию полка ПВО, дислоцировавшегося под городом Троицк Челябинской области. На вооружении в этой воинской части имелись истребители Миг-15 и Миг-17, а также истребители-перехватчики Миг-17ПФ с форсированным двигателем. Наш полк прикрывал с воздуха весь Южный Урал, для чего в его составе постоянно назначалось дежурное звено самолетов, готовое через три минуты подняться в воздух. За год до моего приезда с аэродрома именно этого полка взлетели истребители для перехвата американского самолета-шпиона У-2, пилотировавшегося Пауэрсом. Не вина наших летчиков, что они не смогли достать самолет-нарушитель. На высоту, на которой летел У-2, наши Миги не имели технической возможности забраться. Самолет Пауэрса был сбит ракетой «земля—воздух» этого же района прикрытия сил ПВО. Правда, по ошибке второй ракетой зенитчики поразили и наш самолет.
По своей должности инженера полка по авиаоборудованию я отвечал за исправную работу на всех самолетах источников питания, преобразователей тока, навигационных датчиков и других электроприборов. Много времени пришлось уделить вопросу правильного оформления полетной документации, так как до этого я в боевом полку не служил. Большую помощь в достаточно быстром освоении мною обязанностей по четкому обслуживанию дежурного полка ПВО мне оказали командир полка полковник Дубенский П.П. и старший инженер полка подполковник Тараканов А.В. С исполнявшим до меня обязанности по моей нынешней должности техник-капитаном Киштымовым В.И. я проводил много времени между полетами, постигая со слов опытного авиатора все премудрости подготовки боевой техники к летной работе. По прошествии многих лет всем им хочется сказать добрые слова за внимание и заботу обо мне, молодом офицере.
Первый в мировой истории космический полет Юрия Гагарина я встретил в этом же полку, совершенно не предполагая, что всего через несколько лет волею судеб сам окажусь в отряде космонавтов. Помню, что ликование в связи с радостным событием начала покорения космоса человеком было невообразимым. И мне, знавшему кое-что о ракетной технике, пришлось частенько выступать перед общественностью с докладами об этом грандиозном достижении нашей страны.
Однако служба в авиационном полку оказалась для меня недолгой. Произошло это по следующей причине. При распределении после окончания ВВИА имени Жуковского мой друг и земляк Зеленский В.А. был назначен на должность младшего научного сотрудника Научно-исследовательского института № 2 Министерства обороны (НИИ-2 МО), расположенного в городе Калинин (ныне Твери). В конце 1961 года по войскам ПВО был отдан приказ об открытии конкурса на замещение научных должностей в упомянутом институте. Володя Зеленский позвонил мне по телефону и посоветовал найти этот приказ в полку и действовать так, как там рекомендовано. Обычно отцы-командиры полевых частей не слишком любили афишировать подобные распоряжения Верховного командования, чтобы не возникали поводы для «разбазаривания» собственных кадров. Но в данном случае, имея точную информацию, я сумел найти в строевом отделе нужную бумагу. Никакой крамолы против своих начальников я не совершал, тем более что в приказе имелись такие слова: «...желающим принять участие в конкурсе препятствий не чинить!» Я написал соответствующий рапорт и, как положено, подал его по команде. Не знаю, была бы удовлетворена моя просьба, но, на мою удачу, все командование полка, корпуса и армии уехало в то время в наш братский по корпусу полк в Домбаровку, расположенную в Казахстане, для разбора летного происшествия, произошедшего с самолетом Су-15. На местах оставались только замы, которые в соответствии с упомянутым приказом не стали мне «чинить препятствий». После получения на рапорте согласующих резолюций мое «Личное дело» было отправлено в адрес НИИ-2 МО, где без проволочек руководство института дало «добро» на мое зачисление. Через некоторое время главком ПВО подписал приказ по личному составу о перемещениях, и в январе 1962 года я уже прибыл в город Калинин. В Научно-исследовательском институте № 2 меня назначили на должность младшего научного сотрудника по проектированию и разра¬ботке новых систем управления космических беспилотных аппаратов военного назначения.
В этом же году наш отдел преобразовали в Управление противокосмической обороны (ПКО) во главе с доктором технических наук, профессором, инженер-полковником Чембровским О.А. Такое повышение статуса нашего направления исследований оказалось вызвано следующим обстоятельством. Сотрудникам НИИ, занимавшимся космосом, оставалось не понятно, почему часть запущенных нами спутников военного назначения замолкала, возвращаясь к нам в зону связи в конце первого витка по орбите. Предполагали, что американцы, отношения с которыми в то время являлись более чем натянутыми, создав свой стартовый полигон в Тихом океане, на острове Кваджалейн, находящемся в плоскости орбиты запускавшихся нами спутников, каким-то образом воздействовали на них. Институту требовалось решить вопрос защиты советских космических объектов военного назначения от подобных поражающих факторов. В этом плане старшему научному сотруднику инженер-майору Алексееву В.Б. и мне была поставлена задача по разработке различных методов и средств защиты наших военных спутников от самонаводящихся космических перехватчиков противника. Алексеев В.Б. возглавил сформированную для этой цели группу, занявшись, в основном, активными мерами защиты с помощью специальных бортовых средств, а также созданием бортовой системы обнаружения атакующего перехватчика. Мне была определена задача по осуществлению пассивной защиты этих спутников надувными конструкциями с целью снижения эффективности воздействия со стороны противника. Основная проблема заключалась в создании мягких оболочек (игравших роль ложных целей), повторявших форму нашего космического аппарата, поиске способа наполнения их внутреннего объема и удержания надутой конструкции около защищаемого объекта на время атаки перехватчика. В этой работе приняли участие сотрудники Особого конструкторского бюро (ОКБ) города Долгопрудный в части изготовления пленочных конструкций для упомянутой цели. При разработке проекта очень важно было решить проблему с направлением выброса сложенных пакетов этих конструкций, наполнения их остаточным воздухом и удержания на нужном расстоянии от защищаемого объекта, пока на него идет перехватчик. Все эти вопросы удалось успешно решить в ходе работы над данным проектом. В институте была создана реальная модель операции противника по атаке на цель и нашей защиты от поражающего воздействия. При моделировании использовались «космический» объект в сочетании с ложными целями и инфракрасная головка самонаведения перехватчика, имевшегося на вооружении как у нас, так и у американцев. В вычислительном центре института было просчитано множество вариантов защиты объекта, в которых задавались различные скорости и направления пуска ложных целей, а также применялись оригинальные способы их останова. Надо сказать, что рекомендованные в работе направления пуска сложенных пакетов конструкций были потом использованы при выбросах контейнеров с отходами со станции «Салют» (пока не последовал запрет на такие операции) в безопасном направлении, так чтобы они по законам небесной механики не вернулись через какое-то время обратно к станции и не столкнулись бы с ней.
Проведенные лично мной исследования и разработки были включены в материал кандидатской диссертации, которую я, находясь уже в Центре подготовки космонавтов (ЦПК), успешно защитил в НИИ-2 МО в апреле 1968 года. В это же время защитил свою диссертацию и старший нашей тогдашней научной группы инженер-майор Алексеев В.Б.
Необходимо сказать и о моих делах семейных. В 1965 году я женился на Людмиле Ивановне Топуновой. Она в то время была директором вечерней и заочной средней школы железнодорожной станции города Калинина. Сначала мы снимали частную жилплощадь, а потом получили однокомнатную квартиру на улице Коноплянникова, недалеко от моего научного института. Через два года после свадьбы у нас родилась дочка Юлия.
Несмотря на то, что по своей служебной стезе я относился к инженерно-техническому составу авиации, связанному с обслуживанием самолетов на земле, во мне постоянно горело желание самостоятельно подняться в воздух, полетать, как птица. В связи с этим в числе нескольких таких же энтузиастов из НИИ-2 МО (среди которых были и мои близкие друзья Алексеев В.Б. и Бурдаев М.Н.) я поступил в местный аэроклуб, чтобы освоить пилотирование планеров и учебно-тренировочного самолета Як-18. В период теоретической подготовки нам необходимо было выполнить три обязательных прыжка с парашютом. Совершенно тогда не представлял себе, что это явится своеобразным прологом к той серьезной парашютной подготовке, которую мы получим, находясь уже в отряде космонавтов. Все равно первый прыжок, который мы совершили на аэроклубовском аэродроме в местечке Змеёво близ города Калинин, остался у меня в памяти на всю жизнь (как, видимо, и у всех парашютистов), поскольку получился он не совсем обычным. Пока самолет Ан-2 набирал высоту, а я напряженно ждал, когда же откроется в фюзеляже дверь для прыжка, моя решимость по доброй воле покинуть столь надежно летевшую «железную птицу» совсем угасла. Прямо скажу, если бы не ухмылки сидевших рядом со мной молодых, по уже с каким-то опытом парашютистов, особенно девушек, то никакая сила не смогла бы меня вытолкнуть из самолета — так крепко я держался за поручень. Однако медлить дальше было просто позорно. И я решился: будь что будет — и сиганул в бездну открытой двери. Встречный поток воздуха опрокинул меня, и я куда-то беспорядочно полетел. Пришел в себя только после того, как надо мной раскрылся купол парашюта. Наступила неожиданная тишина, а внизу открылась величественная картина, над которой я завис в неописуемом восторге: прямо подо мной извивалась река Тверда, за ней просматривалась широкая Волга, а далее виднелся и весь город Калинин с его узнаваемыми улицами и строениями. Однако земля стремительно приближалась, а меня (из-за того, что задержался с прыжком с самолета) неотвратимо несло на самый край летного поля, к асфальтовой дороге Калинин — Бежецк. Я пытался (как предписано инструкцией) путем натяжения строп погасить снос, но мой «спаситель» — парашют десантный ПД-47 — оказался «дубовым» в управлении и меня не слушался. По дороге в разные стороны мчались машины, а я снижался прямо на них, не в силах что-либо изменить. По закону подлости, парашют приземлил меня точно на середину автотрассы. Впечатление было такое, будто это не я прыгнул на землю, а она, родимая, довольно сильно ударила меня по пяткам. Купол парашюта накрыл придорожные кусты. Около меня резко затормозил грузовик, и из него с ошалелыми глазами выскочил шофер, крича: «Я ж тебя чуть не задавил, откуда ты взялся?» Насколько было возможно спокойно я сказал ему, что спустился сверху и что давить меня не надо — мне предстоит сделать еще два прыжка, которые я постараюсь завершить уже не на дороге. Шофер и другие водители остановившихся машин помогли мне снять купол с придорожных кустов, и на том мы мирно расстались.
В следующей главе я более подробно остановлюсь на проблеме использования космоса в военных целях. Сейчас же для лучшего понимания того вопроса, которым мне пришлось заниматься в конце своей работы в НИИ-2 МО, отмечу только, что еще в начале 60-х годов советским руководством было принято решение о создании космического корабля (КК) 7К-ВИ и специальной пилотируемой космической станции (СПКС) «Алмаз» для решения оборонных задач. Предназначение этих орбитальных объектов состояло в детальной разведке территории вероятного противника, его боевых наземных и морских баз с помощью бортовых космических средств, работавших в широком диапазоне волн. Наш институт принял участие в подготовке эскизных проектов данных «изделий» (как тогда в целях секретности именовали любые объекты ракетно-космического назначения). В перечень задач бортового оборудования КК и СКПС входило, в частности, обнаружение факелов двигателей твердотопливных ракет (ТТР), находившихся тогда на вооружении вероятного противника, с целью получения исходных данных для проектируемой спутниковой системы раннего обнаружения запуска баллистических ракет в сторону территории Советского Союза. КБ «Геофизика» по заданию НИИ-2 МО изготовило для обкатки на этих военных космических объектах спектрометрирующую инфракрасную (ИК) аппаратуру под кодовым названием «Свинец» с задачей получения данных по обнаружению факелов стартующих с пусковых установок ТТР противника. На момент создания аппаратуры «Свинец» излучение в инфракрасном диапазоне двигателей таких ракет, стоявших на боевом дежурстве как в наших войсках стратегического назначения, так и у вероятного противника, было в какой-то степени известно. В то же время данных в этом же ИК диапазоне по земной поверхности, на фоне которой из космоса как раз и будет наблюдаться факел твердотопливной ракеты, особенно на самом начальном этапе полета стартовавшей ТТР, не имелось. Для решения поставленной задачи необходимы были статистические спектрометрические данные фоновых характеристик подстилающей поверхности Земли, таких, как море (океан), суша с ее разнообразным рельефом и объектами (городами, селами и др.), расположенными на ней, причем в зимних и летних условиях, в тени и на свету. Все это нужно было для того, чтобы затем аппаратно решить задачу селекции (обнаружения и идентификации) факела ТТР на фоне Земли.
Уже готовая и какой-то степени аппаратура «Свинец» была размещена пока на летающей станции «Салют», экипаж которой прошел курс обучения работе на этом оборудовании. Основной блок испытывавшейся аппаратуры устанавливался внутри станции на иллюминаторе так, что его оптическая ось была совмещена с визуальным каналом наблюдения, которым пользовался космонавт-оператор. Эксперимент заключался в следующем. С военного полигона Капустин Яр (Кап яр) в ночное время в сторону озера Балхаш запускалась наша твердотопливная ракета. Время запуска и направление ее полета сообщались экипажу станции заранее. К моменту пуска ракеты бортовой оператор, пользуясь визуальным каналом, разворачивал в режиме ручного управления станцию таким образом, чтобы оптическая ось «Свинца» была направлена в сторону места старта ракеты. Далее, визуально фиксируя факел, оператор вручную доворачивал станцию, отслеживая двигавшийся факел до его погасания. Данные, полученные при этом эксперименте с помощью аппаратуры «Свинец», направлялись в дальнейшем в КБ «Геофизика» для дешифрирования.
В целях более четкого обеспечения выполнения разработанной программы с полным комплектом аппаратуры «Свинец» на борту космического корабля 7К-ВИ и космической станции «Алмаз» главнокомандующий войск ПВО страны на основании директивы Генерального штаба Министерства обороны СССР подписал приказ о создании в составе отряда космонавтов Центра подготовки космонавтов (ЦПК) группы военных космонавтов из числа научных сотрудников НИИ-2 МО, занимавшихся этой тематикой. Вот в связи с чем лично я (в числе еще нескольких десятков военных коллег по институту) в возрасте 34 лет, состоя в воинском звании инженер-майора, обладая вполне крепким здоровьем и достаточной физической закалкой, а также имея некоторый накопленный опыт научной работы, подал рапорт с просьбой о направлении меня на отборочную медицинскую комиссию, занимавшуюся обследованием кандидатов для зачисления в отряд космонавтов. Но пока этот вопрос решался, я в составе небольшой институтской бригады успел в процессе длительной командировки поучаствовать в натурных испытаниях упомянутой выше аппаратуры «Свинец». Данная работа проводилась в районе города Красноводска Туркменской ССР (ныне Республика Туркменистан), о чем я и хочу кратко вам рассказать.
При проведении этих испытаний измерительный блок инфракрасной аппаратуры «Свинец» с направленной вниз оптической осью подвешивался под днищем фюзеляжа высотного самолета-разведчика Як-25РВ, который мог летать на высотах до 25 километров. Пилотирование осуществляли два толковых летчика, капитаны Попов и Мусиченко, которые с большим желанием взялись за эту работу. Наша бригада вместе с летчиками предварительно прокладывала по карте маршрут полета самолета с таким расчетом, чтобы после набора высоты в поле зрения испытуемой аппаратуры попадали море, береговая черта, аэродром, город, пустыня, солончаковые озера, поросшие травой низины и гористая местность. Затем для оценки данных, которые будут получены с помощью испытуемого прибора, и сравнения их с ориентирами реального рельефа местности по намеченному маршруту отправлялся вертолет Ми-6, который летел на малой высоте, а при необходимости совершал посадки на грунт. В процессе проведения такой разведки операторы с борта вертолета визуально просматривали и тщательно записывали все особенности пролетаемой земной поверхности. После завершения всей предварительной подготовки осуществлялся полет высотного самолета с аппаратурой «Свинец».
Хочется отметить, что условия жизни в Красноводске летом, как нам казалось, были просто адскими. Город расположен на берегу Каспийского моря, на краю каракумских песков и находится в какой-то яме. В нем имеются нефтеперегонный завод и рыбокоптильный комбинат. Весь смрад от этих предприятий остается в городе или висит над ним. Даже ночь не приносит прохлады, и потому люди спят, в основном, во дворах, где бывает легче дышать. А с водой в этом знойном краю – просто беда. Нормальной пресной воды здесь нет в принципе. В то время, когда мы там находились, животворную влагу привозили танкерами из Баку и «разливали» по домам. Это значило, что во время подачи привезенной пресной воды в городской водопровод каждому жителю следовало дождаться момента, когда жидкость потечет из его крана, и заполнить ею все возможные домашние емкости. Для технических нужд использовалась слабосоленая вода, которая подавалась по другим трубам из-под гор Джебеля, находящихся почти в сотне километров к востоку от Красноводска. В городском так называемом саду росло тогда несколько чахлых акаций, умиравших день ото дня из-за отсутствия влаги. На местном футбольном поле, представлявшем собой просто глиняную поляну, не зеленело ни травинки да и какая-либо другая растительность полностью отсутствовала.
Военный аэродром, с которого взлетали участвовавшие в наших испытаниях самолет Як-25РВ и вертолет Ми-6, был совмещен с гражданским аэропортом и находился на внушительной возвышенности над городом. Там жизнь казалась чуточку полегче, поскольку ветерок сдувал производственные смоги. Но все равно жара днем да и ночью (дополненная комарами) здесь, на аэродроме, где мы жили в гостинице, была такая же изнуряющая, и потому постоянно хотелось пить. Как-то, испытывая нестерпимую жажду, я на спор выпил целый чайник кипяченой воды, а в нем жидкости было без малого литра три. Несмотря на то, что весь я «заполнился» влагой, желание попить так и осталось. Потом нас выручал зеленый чай, который здесь недаром все пьют каждый день. Как водится, все мы, вновь прибывшие, сначала поголовно получили расстройство желудка и нещадно страдали от этого. Опытные местные военные довольно легко вылечили нас, посоветовав выпить по стакану водки пополам с солью. Попробовали, действительно — помогло.
Однако от местной экзотики вернемся к нашим натурным испытаниям. При полетах высотного самолета Як-25РВ я находился на аэродроме на месте руководителя полетов и корректи¬ровал все возникавшие отклонения «нашего самолета» от намеченной траектории. Мы отработали заданное количество маршрутов, причем вылеты осуществлялись как в дневное, так и в ночное время. Все замеры, выполненные инфракрасными датчиками, были зафиксированы записывающими приборами аппаратуры «Свинец», после чего полученные данные мы направили разработчику в КБ «Геофизика». В связи с тем, что программу мы отработали полностью и даже с некоторым перевыполнением, а записи были успешно расшифрованы геофизиками, командование НИИ-2 МО высоко оценило работу всей бригады сотрудников, находившихся в этой длительной командировке.
Хочется отметить, что наши разведывательные путешествия по намеченным на карте маршрутам не обходились без некоторых запомнившихся мне «приключений». Как-то при подготовке к очередному полету командир вертолета спросил у меня, можно ли будет отклониться от заданного маршрута на несколько километров и совершить посадку в одной из низин. Для нашего полета вопрос строгого выдерживания курса не являлся принципиальным. Учитывая это обстоятельство, я только спросил, зачем это нужно. Пилот ответил, что там пасутся стада джейранов и желательно на них поохотиться. Я дал свое согласие при условии, что все это не займет много времени. Ранее мной отмечалось, что при проходе некоторых маршрутов нам действительно в соответствии с темой выполнявшихся заданий неоднократно приходилось «садиться на местность». Кстати, особенно впечатляла посадка на соленые озера. Сверху они казались наполненными водой, а на самом деле так выглядела мокрая твердая соль, имевшая идеальную горизонтальную поверхность. Вертолет спокойно приземлялся на такой «аэродром», только шасси чуть продавливало соляную корку.
В соответствии с нашей договоренностью на обратном пути вертолет несколько отклонился от маршрута, направившись ближе к зеленевшим массивам с травой, на которых паслись стада джейранов. Я не представлял ранее, что это за животное. Казалось, будто природой создана какая-то помесь козы с маленьким жеребенком, причем самец отличается тем, что имеет рожки. Бегают эти обитатели степей довольно быстро; я посмотрел на указатель скорости полета в кабине вертолета, когда началась погоня за стадом, оказалось — что-то около сотни километров в час. Прямо скажу, организованная таким образом охота не принесла мне никакого удовольствия — просто какое-то истребление невинных животных, которые могут спастись только бегством.
Опытный в этих делах командир вертолета несколько раз заходил на стадо, которое тут же разлеталось веером в разные стороны. Надо было гнаться за одной из выбранных жертв. Когда мы ее настигали, штурман вместе с ружьем высовывался из правой форточки по пояс, прицеливался и стрелял. Джейран подскакивал на ходу и падал. Вертолет садился рядом, бортмеханик спрыгивал на землю, перерезал животному горло и бросал тушку в специально подготовленные противни с высокими краями. Совместными усилиями охотники быстренько набили около десятка джейранов. Потом мы сели в низине, и пилоты, привязав к удлинительной трубе фюзеляжа вертолета персику с поперечной палкой, поочередно подвешивали к ней добытые «охотничьи трофеи», быстренько свежевали их, оставляя все ненужное шакалам, и «готовую продукцию» вновь загружали в противни. Вся эта операция заняла не более получаса. Однако руководитель полета уже обеспокоился нашим молчанием и по радио запрашивал, что случилось. Поскольку мы находились в низине, за радиогоризонтом, то его обращения не могли слышать. Когда поднялись в воздух, то сами «доложились», после чего благополучно вернулись на аэродром. Здесь нас ждали два мотоцикла с колясками, в которые ребята быстренько перегрузили тушки и увезли в город. Наше радиомолчание не обошлось без воспитательной беседы у командира. Однако все закончилось благополучно после того, как мы доложили о выполнении своего задания и поделились с начальством привезенными охотничьими трофеями. А мясо джейранов действительно было великолепным, очень мягким и напоминало индюшатину. Мы из своей добычи делали шашлык, шпиговали большие куски овощами и просто жарили. А уж с водочкой-то это была просто неповторимая закуска!
Потом мне предлагали поучаствовать еще в охоте на сайгаков. Правда, когда порассказали, как ведется эта «охота», я категорически отказался. Все действие происходит ночью. В поле выезжает грузовая машина типа водовозки с пустой цистерной и своими фарами отыскивает стадо сайгаков. Попавшие в лучи фар животные так и остаются в этих островках света, пока идет их истребление. Убитые тушки забрасывают потом в открытый люк цистерны. Лично я понял, что подобный «разбой» мне не подходит. А по «местным обычаям» в такой «элитной» и богатой на добычу охоте разрешалось участвовать только особо уважаемым людям, высокому городскому начальству и избранным гостям.

Далее…