ЦЕНТРИФУГА

1 февраля 1990 года — день 303-й
по космическому календарю.
Москва, ИМБП МЗ СССР.

...Тяжесть, гнетущая, непрерывная, проникающая под кожу, наваливается на тело. Как выглядишь ты, абстрактная величина, скрывающаяся за символикой семи непримечательных букв.
Вспыхивает красными точками периметр: «Видишь ли меня, претендент? Не застлала ли тебе глаза серая кровяная пелена?»
И в тот же миг рука автоматически нажимает гашетку сброса: «Вижу!»
— Отлично! — доносится из динамика голос руководителя программы кандидата медицинских наук Василия Лукьянюка. — Как самочувствие?
И вновь палец дважды вгрызается в гашетку: «Хорошо. Идем дальше».
— Перегрузка 4 g, 5 g, 6 g... Спокойно, подходим к предельной. Как самочувствие?
«Нормально», — мигает дважды на пульте Василия Юрьевича лампа, передавая ему мой ответ. «Идем дальше».
Ах, дальше? Тяжесть напряглась, запыхтела, превратившись в километровый невидимый смерч, пытающийся прорваться под стальную оболочку центрифуги, в которой, словно зернышко в скорлупе, спрятался человек. Еще мгновенье, еще одно усилие и металл отступил, оставив меня один на один с нечеловеческой перегрузкой.
— 6g!
Масса моего тела увеличилась ровно в 6 раз и составила 480 килограммов.
Я с сомнением взглянул на тангенту — нехитрое приспособление, которое автоматически затормозит центрифугу, если я, потеряв сознание, выпущу его из руки. Выпущу? Интересно, какое нужно усилие, чтобы даже сейчас сделать это?
И вновь мигает периметр.
«Видишь ли меня?»
Вижу. Справа, и слева, и в центре. Вижу! Вижу! Вижу! Оставьте меня в покое.
На некоторое время воцарилась мертвая тишина. Потом на медицинских пультах в центральном отсеке начали перемигиваться огоньки. Зашевелились всевозможные ленты. Программы медленно вползали внутрь приборов. Наконец очередной автомат, освоив всю информацию, послал на главный пост сигнал: «Все штатно. Идем на максимум».
— Идем на 8 g, — тут же голосом врача отозвался динамик.
Тяжесть опешила. Но лишь на секунду и, решив, что люди сошли с ума, переключила свое внимание на мысли и чувства. Она овладела моим мозгом, проникла в подсознание, впиталась в кровь.
Масса тела составила 640 килограммов.
И тут же красный глазок забегал по периметру туда и обратно.
— Вижу! Вижу!
— Молодец! — откликнулся пульт. — Прошли 15 секунд «площадки».
Боже, неужели еще целых полминуты?
Дыхания почти не стало — воздух не в силах прорваться под стальное, охватившее меня ожерелье.
— Пульс 127. Молодец! Прошли площадку. Идем вниз... 8 g, 7 g, 6 g, 5 g, 4 g... Как себя чувствуешь?
И, в нарушение всех инструкций, я, оторвав от подлокотника ложемента руку, показываю большой палец.
— Повтори еще раз, — просит пульт, — тебя сфотографируют. Повторяю. Я победил тебя, тяжесть. Ибо даже ты не в силах тягаться с мечтой человека о полете к звездам.
Один-единственный удар словно бы огромного разорвавшегося сердца. Центрифуга стояла, превратившись вновь в чудовищный пятнадцатиметровый бронированный молот, которому так и не удалось «спеться» с крушившей меня «наковальней».
Спускаюсь вниз по ступенькам, поддерживаемый под локоть Василием Юрьевичем, — все-таки слегка пьянит перегрузка — в процедурную. Освобождаюсь от надоедливых датчиков, которые умудрились даже в виде клипс облюбовать мои уши, и сажусь за письменный стол, чтобы заполнить медицинскую анкету, служащую «адвокатом» присмиревшему сейчас стенду.
«Общие жалобы», «кровоизлияния», «потери зрения». Нет, нет, нет — бежит по лесенке граф ручка. И число. И подпись. Для суда — не дай бог, понадобится. И для истории.
Заглядываю в кабинет к заведующей этим уникальным комплексом доктору медицинских наук профессору Адиле Равгатовне Котовской. Не столько поблагодарить за безупречную работу всех служб, сколько для того, чтобы посмотреть и пожать руку удивительной женщине, посвятившей всю свою жизнь работе у этого «имитатора старта» и готовившей к полету первого космонавта планеты, который под ее руководством сделал отсюда свой первый шаг к бессмертию.
— Молодец, Юра! — ласково обнимает меня за плечи Лариса Михайловна Филатова. — Поздравляю!
— Поздравляю! — жмет мне через час руку заведующий клиническим отделением института Юрий Иванович Воронков.
— Рад за тебя! — гудит в телефонную трубку летчик-космонавт Валерий Владимирович Поляков.
Я и сам рад. Закончен четырехнедельный стационарный марафон медицинского обследования, который я преодолел первым. Позади — успешно пройденный последний экзамен. Впереди — решение врачебно-экспертного совета и Главной медицинской комиссии о допуске меня к тренировкам в Звездном.
Жду его с надеждой.
Жду и отправляюсь в Киев готовить киногруппу к поездке на Байконур, не подозревая пока о том, что маленькое, в четверть копеечки, пятнышко, обнаруженное еще при амбулаторном обследовании на одном из моих рентгеновских снимков, уже «всполошилось» в медицинских архивах. Я просто слишком рано по наивности забыл о нем, поверив в свою удачу. Ничего, камнепад новых тестов, которые обрушатся на меня со стороны врачей, очень быстро вернет меня к правде жизни, научив многому. Больше я не расслаблюсь ни разу.

Далее…