25 января 1990 года — день 296-й
по космическому календарю.
Москва, ИМБП МЗ СССР.
Питон проснулся неожиданно. Оглянулся вокруг и, извиваясь, двинулся к моим ногам. Осторожно. Так, чтобы я ничего не услышал. Но врачи уже были наготове, и чувствительные все видящие приборы помогали им.
«Внимание!»
Я рванулся вправо, влево, но тщетно. Да и как убежишь из замуровавшей тебя по пояс в своем чреве железной — с глазами-иллюминаторами — бочки, лишившей твое обнаженное «я» половины плоти и превратившей в чудовищную русалку, вместо хвоста которой господь бог послал огромный салатовый цилиндр, усыпанный, словно бриллиантами, разной величины кранами-замками.
Сейчас один из них снят орудующим в глубине комнаты инженером Николаем Вихаревым, и огромная пасть змеи уже касается верхушек коленей.
Следящие за приборами эксперты не соглашаются с моими ощущениями. Им больше по душе рассказ моего японского коллеги, увидевшего в ненасытном питоне красивую девушку, гладящую рукой ноги. Не знаю, не знаю... По крайней мере русские девушки ласкают иначе.
Бочка с отрицательным давлением на нижнюю часть тела, в которую я сейчас погружен, — тест на невесомость. И перераспределение крови в моем организме — свою главную функцию — выполняет отлично. Вот только организм ей в этом не помощник: и кровяное давление не переваливает за 130, когда специалисты уменьшают атмосферное на 40 мм рт. ст. в ногах, и глаза не наливаются кровью, когда воздушный поток возвращает меня в «первобытное» состояние. А это значит, что я добыл еще одну маленькую победу и можно идти набираться сил для очередного обследования.