— Надо. Очень надо, Лариса Михайловна.
ИНТЕРВЬЮ С ВЕДУЩИМ ТЕРАПЕВТОМ ИМБП
КАНДИДАТОМ МЕДИЦИНСКИХ НАУК Л. М. ФИЛАТОВОЙ
— Лариса Михайловна! У вас впервые такие необычные пациенты, мечтающие о космическом полете. Конечно, медицина еще скажет свое веское слово, и все же, как вы считаете, что должно преобладать в журналисте: здоровье или искра божья?
— С моей точки зрения, здоровье в первую очередь.
— А не случится ли так, что на орбиту полетит журналист идеально здоровый, но заметно уступающий профессионально не прошедшим медицинское «сито» товарищам? Все-таки главная задача полета рассказать людям неординарно о космосе.
— Естественно. Но для этого нужно, чтоб было кому рассказывать...
— Когда-то в ваш институт так же несмело, как мы сегодня, пришли бортинженеры. Интересно, похожи мы на них?
— Мне трудно сравнивать. То были сформировавшиеся, влюбленные в космос люди, которые начинали осваивать его в КБ самого Королева, которые придумывали первые корабли...
— То есть психологически они были более подготовленными?
— Чем вы? Вряд ли. Просто относились ко всему иначе, знали — полет станет в их жизни не эпизодом. Профессией!
— А вы считаете, что профессия журналиста не станет такой же вечной на орбите?
— Не думаю. Удовольствие слишком дорогое.
— Но в дальних экспедициях, рассчитанных на годы, потребуются летописцы. Пробьет же час межпланетной истории человечества.
— Ну... может, тогда нужно будет врачей или тех же инженеров обучать писательскому ремеслу.
— Журналистика — не ремесло, Лариса Михайловна, а состояние души, и мне кажется, что легче уж публициста обучить техническому анализу, чем человеку, склонному к техническому мышлению, привить эмоциональное начало... А, кстати, каким вам видится первый космический журналист? Назовите главную его черту.
— Равнодушие к саморекламе.
— А возможно ли такое? Насколько я знаю, большинство советских и американских космонавтов не избежали звездной болезни. Это, наверное, общечеловеческое.
— Здесь, по-моему, не столько космонавты виноваты, сколько те люди которые их толкали на этот пьедестал, давая после приземления огромные привилегии.
— А вы считаете, что привилегии героям космоса не оправданны? Звезды, например...
— Я считаю — нет. Есть действительно очень страшные и очень сложные полеты, когда люди проявляют невероятное мужество. И есть более-менее благополучные. Вот, скажем, профессия летчика-испытателя. Чем она отличается от профессии космонавта? Мы параллельно наблюдаем летчиков из группы Игоря Волка. Они же в обычные дни продолжают испытательные полеты, и на наших глазах один из них недавно погиб. Саша Щукин.
— Он планировался пилотом «Бурана»...
— Да. И был дублером Анатолия Левченко. Летчик вообще каждый день смотрит в глаза смерти. Это его профессия.
— Давайте отвлечемся от грустных мыслей. Скажите, вы рады, что к вам в клинику пришли журналисты?
— С вами, конечно, хлопотно, но интересно. Хочу ли я, чтобы в космосе побывал журналист. Да, хочу. Мне интересно узнать его ощущения. Мы ведь привыкли к лаконичным, конкретным высказываниям специалистов: все штатно или ощущаю прилив крови к голове... Собственно, это понятно. Каждый кандидат на полет старается утаить в своем рассказе неприятные ощущения, опасаясь, что искренность может повредить ему при подготовке к следующей экспедиции. А журналист, думаю, расскажет все без утайки. — Лариса Михайловна, надеюсь, вы приложите все усилия, чтобы мы стартовали.
— Во всяком случае, Юра, мы будем отбирать. Отбор — вещь сложная. Его проходит один из ста крепких военных летчиков. — Но мы надеемся на послабления, учитывая, что для нас — это единственный и краткосрочный полет.
— Мы вас отбираем по той же программе, что и японского журналиста. Поэтому строже, чем к вашим коллегам, относиться не будем.