Вот уже который час решали они гамлетовское "быть или не быть". Тон задавал Королев. Спорили до хрипоты, потом в усталой задумчивости откидывались на спинки стульев. Шло заседание Госкомиссии. Вел его Константин Николаевич Руднев - председатель комитета по оборонной технике. Он с завидным терпением выслушивал собравшихся, гасил страсти. И вдруг наступила тишина: ни шелеста бумаг, ни терзания, ни вздохов. Руднев потер воспаленные веки, как бы настраиваясь на новую волну, минуту-другую выжидал.
- Я так понимаю, - нарушил он молчание, - особых мнений не будет, все за отправку изделия в Тюратам?..
Собравшиеся ответили молчаливым согласием, хотя кое у кого были сомнения, и в душе они считали, что пуск следовало бы отнести на некоторое время. Быть может, эта настороженность появилась после откровений Королева о возможных нештатных ситуациях. Полет человека пусть на усовершенствованной, но, по сути своей, боевой ракете рождал опасения. К тому же присутствие пилота в корабле ужесточало требования ко всем бортовым и наземным системам. Однако тот же Королев был тверд: "Надо пускать!"
Заседание Госкомиссии проходило в Москве в последних числах февраля, а в начале марта сообразно "штатному расписанию" главные конструкторы, руководители "экспедиций" и служб спецрейсом из Внуково вылетели на космодром. Двумя неделями позже туда же прибыла группа будущих космонавтов во главе с генералом Каманиным.
На космодроме Королев старался скрыть свое напряжение, порой даже шутил: "Чудес нет - все великое начинается вовремя". Но иногда, наблюдая за испытателями в МИКе, копил в себе недовольство, а потом взрывался, гневно распекал "нерадивых", угрожал отстранением от работы. Ночами он почти не спал. Как инженер, до мозга костей, знающий все тонкости конструкции, он внутренне соглашался, что "семерка" еще сыровата, не все программные пуски были удачными: и за "бугор" уходила, и не дотягивала до расчетной орбиты. Но тот же внутренний голос успокаивал: "Если такая работа, где риск выступает как свойство профессии".
Генерал К.А.Керимов, возглавлявший в ту пору ГУКОС (Главное управление космических средств Минобороны), рассказывал:
- Особо волновал конструктора тот вариант, когда двигатель третьей ступени ракеты не дорабатывал нескольких секунд до расчетного времени. При такой ситуации космонавт приводнялся в океане, вблизи мыса Горн - южная точка Южной Америки. Этот район известен постоянными штормами. Почему-то именно мыс Горн не давал Королеву покоя... За несколько дней до запуска "Востока" - это название он придумал сам - главный конструктор потребовал, чтобы в бункере, откуда выдавались команды и велось наблюдение за ракетой, наши военные специалисты установили телеграфный аппарат, соединенный линией связи с одним из восточных измерительных пунктов. В случае нормальной работы двигателя блока "Е" этот аппарат выбивал на ленте "пятерки", а в случае остановки - "двойки"...
Перед заседанием Госкомиссии, на котором предстояло выбрать первого космонавта, Руднев спросил Королева: "Как будем решать?" "По традиции", - ответил Сергей Павлович. "Это как же?" - не понял председатель. "У авиаторов, - пояснил Королев, - существует традиция: для испытания самолета испытателя назначает главный конструктор изделия. Ясно?"
Двух кандидатов на полет представил Н.П.Каманин. Германа Титова он назвал "запасным пилотом". Обсуждений и вопросов не было. Все понимали, что решающее слово за Королевым. Сергей Павлович сразу же согласился с Каманиным, который знал о симпатиях Королева. И если бы у членов Госкомиссии были иные мнения, по чисто этическим да и другим соображениям Главному конструктору никто бы возражать не стал.
Такой документ получил "стреляющий"
Сам же Гагарин говорил мне так: "Первым хотелось бы быть каждому. Я тоже хотел, это честно. Но узнал об этом только за три дня до старта. Что почувствовал? Передать трудно. Подумал: завтра надо все еще раз повторить" ("все" - это порядок работы космонавта на орбите).
