КОСМОНАВТ-ПЯТЬ
(1963 год)

Полет на околоземной орбите одновременно в течение семидесяти часов двух «Востоков», успешное выполнение космонавтами А. Николаевым и П. Поповичем задания показали, что будущую программу можно и надо расширять. Арсенал исследователей космоса пополнился первым многосуточным групповым полетом.

Более обширной стала программа подготовки следующего полета на орбиту Земли. К нему готовились Валерий Быковский и Валентина Терешкова.

Дублером Валерия Быковского стал Борис Волынов. Порой казалось: был дублером,— значит, следующий шаг — полет. Но «дублерство» Волынова продолжалось почти шесть лет...

У Валентины Терешковой дублеров было двое: Ирина Соловьева и Валентина Пономарева — учитывались особенности женского организма.

К шестьдесят третьему году, до полета В. Быковского и В. Терешковой, у нас было четыре космонавта — Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев и Павел Попович. У американцев тоже, исключая суборбитальные полеты, в космосе побывали четверо астронавтов — Гленн, Карпентер, Ширра и Купер. За месяц до старта «Востока-5» астронавт Купер на корабле «Меркурий» облетел Землю за 34 часа 20 минут двадцать два раза. Наиболее продолжительным из всех полетов в космос советских космонавтов и американских астронавтов оставался полет Андрияна Николаева — 94 часа 10 минут.

Американцы лететь больше в том году не собирались. Не полетели они и в следующем. Соединенные Штаты Америки переводили программу исследования космоса на новую ракету-носитель «Титан» и новый корабль «Джемини». Истории угодно было, чтобы после полета Купера новое слово сказали советские ученые, наши космонавты.

У Валерия Быковского в основном все шло хорошо, без сучка и задоринки, как говорится. Работал он напряженно, старался постичь все, что надо, и все, что можно. Но были и сбои: не хватало времени, усложнялась программа, росли нагрузки. Приходилось прихватывать сверх программы, работать в выходные дни, а иногда и в праздники, подолгу корпеть над описаниями, методическими разработками, чертежами, схемами. Помимо подготовки к полету Валерий, будучи зачисленным в Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, много, хотя и не всегда регулярно, занимался в лабораториях и классах академии.

Новый, 1963 год вселял надежду в будущего космонавта. Он с нетерпением ждал лета и со свойственным ему упорством готовился к достижению поставленной цели.

Нелегко давались космонавту его завоевания. И в эти дни порадовала его Валя. Она родила сына. Сколько разговоров было накануне отъезда жены в роддом. Друзья пророчили дочь: «Статистика работает не на тебя, Валера. Даже газеты пишут, что в Союзе рождается больше девочек». А он уверовал, что будет сын, и не сдавался. Наоборот, сам подтрунивал над своими женатыми друзьями, у кого были дочки.

И вот — сын в доме, в просторной квартире поселка Чкаловский, которую получили Быковские накануне. Какое имя дать? Шумным оказался тогда вечер. Было много мимозы, гвоздик, тюльпанов, несмотря на морозный февраль, веселья и шампанского. И как много звучало имен. А Валя настояла на своем:

— Пусть будут два Валерки. Один маленький и один большой!..

Все реже и реже приходил домой старший Валерий. Освоение программы предстоящего полета требовало времени. А накануне отлета Быковского, как и полагалось, перевели на карантин, поселив в профилактории. Все хорошо, кажется, отдыхать начал, да скучно без семьи, без друзей. В спортзале начались волейбольные соревнования. Космонавты встречались с преподавателями: кто сильнее — учителя или ученики? Никак не решится спор. Жаль, что его не будет там, что он, заядлый спортсмен, не сможет помочь своей команде...

Много читал в те вечера Валерий, думал о предстоящем полете, вспоминал разные годы и разные эпизоды своей жизни. Человеку всегда интересно осознать, с какого возраста он помнит себя. Валерий смутно, но все же помнил себя пятилетним. Жили тогда родители в Лосиноостровской. Дом кирпичный, красный. Одна комната — на четверых. Отчетливо запомнился отец того времени. Одевался он очень тщательно, хотя и носил постоянно железнодорожную форму. Запомнился и переезд в Москву. Теперь жили в белом доме...

В один из вечеров почему-то совсем не захотелось читать. Не раздеваясь, как был в спортивном костюме, Валерий прилег на широкую кровать, выключил верхний свет. В мягком полумраке, в почти звенящей тишине хорошо думалось. Сначала — о будущем полете, о предстоящем старте. Мысленно выстраивал Валерий разные нештатные ситуации и тут же подыскивал выход... Предстоящий полет, размышления о будущем медленно, постепенно сменились видениями прошлого. Откуда-то издалека всплыли рассказы отца, они выстраивались пусть в не очень стройную и строгую линию жизни его родных, но все же давали представление о том, откуда он родом и почему находится здесь, в этом тихом, уютном местечке под Москвой...

До отъезда за границу Быковские жили на Новой Басманной улице, в доме позднего конструктивизма, принадлежащего Наркомату путей сообщения. Отец служил в этом наркомате, за хорошую работу получил комнату в коммунальной квартире. В Иран его направил наркомат, сюда же и вернулся работать. Ему снова видали такую же восемнадцатиметровую комнату, в том же доме, только в соседнем корпусе. На кухне — три стола для трех хозяек, в ванной — три полотенца, в прихожей — три вешалки... Везде всего по три — типичный признак коммунальной квартиры. Уезжал Валерий в Иран семилетним, а когда вернулся, ему исполнилось четырнадцать.

Почти в таком же возрасте, пятнадцати лет, отец Валерия уже покинул родительский дом. Но то было другое, страшное для подростка время. В первую мировую войну у Федора Быковского почти одновременно умерли и отец и мать. Один из старших братьев с той войны вернулся домой калекой. Другой брат — Василий сам жил в бедности. Голод. Разруха. Федор, как самый младший, то у одних родственников поживет, то у других, а то и у знакомых, у соседей. Жил он под Воронежем, на Дону, в селе Сторожевом. Многие дворы обошел. В иные даже заглядывать стало стыдно, люди сами бедствовали, еле сводили концы с концами. В каждой хате таких, как он, по трое, по четверо было. И надумал Федор покинуть село. К тому же и беда приключилась. Белоказаки зарубили дядю — председателя волостного ревкома, который больше всех привечал Федора. Поспрашивал у знающих людей, куда податься, где находятся хлебные места. Посоветовали пробираться на юг.

Котомку за спину, да и был таков Федор Быковский. Наметил Ростов-на-Дону. Ехал на подножках поездов, на крыше, в собачьем ящике. Еле добрался. А там тоже голод, хотя и говорили, что город хлебный, богатый. Пристал к беспризорникам. Собирал вместе с ними рыбьи кости. Однажды почувствовал себя плохо, закружилась голова. Опустился у железнодорожного полотна и потерял сознание. Его, голодного и опухшего, подобрали красноармейцы. Выходили, подержали в части, а затем устроили к одному кулаку на ближнем хуторе. С год батрачил у него Федор Быковский. Потом случай привел его на шахту, в Донбасс. Работал на совесть, старался изо всех сил, заслужил доверие у шахтеров, и они приняли его в свою бригаду. Федор Быковский окреп, зарабатывать стал столько, что не только на питание хватало, но и кое-что из одежды можно было купить. Там, в Донбассе, впервые увидел Федор кино, переступил порог театра, записался в библиотеку. Его приняли в комсомол.

— На шахте,— рассказывал он Валерию, когда тот собирался поступить в авиационное училище,— понял я великий закон жизни: живи так, чтобы не стыдно было тебе перед окружающими. Делай все, что можешь, для людей, и люди сделают все для тебя.

На флот Федор Быковский уходил коммунистом. Три года служил на корабле. На четвертый пришло время демобилизовываться. Но куда ехать, по какому адресу мичман должен выписывать проездные документы? Своего дома у него не было. Правда, под Москвой, в Павловском Посаде, жил двоюродный дядя. «Поеду. Что будет, то будет»,— решил Федор Быковский.

Дядя хотя и не очень обрадовался, но принял племянника. Федор как-никак мог сам себя обеспечить куском хлеба, нашел работу на железнодорожном узле.

В Павловском Посаде встретил Федор свою будущую жену Клаву, потомственную ткачиху. Она еще девочкой встала к станку, знала почем фунт лиха. Так появилась в старинном русском городе семья Быковских. В 1931 году родилась первенка — дочь. Ее назвали Маргаритой.

Спустя три года, летом, в жаркий зной явился на свет мальчик. Через две недели он стал Валерием. Но в семье его звали Валей.

Когда семья переехала в Лосиноостровскую, Клавдия Ивановна оставила работу — сыну шел шестой год. Потом снова перемена места жительства. На этот раз поселились, считай, в центре Москвы. Хорошо помнится: осень уже надвигалась, холодать стало, как Валя свалился в колодец с водой. Во дворе какую-то трубу прорвало и затопило колодец. Хорошо, что неглубоким он оказался, да две женщины вовремя услышали, как Рита кричала: «Ой, что же ты это, Валечка-а!» Его благополучно вытащили.

Началась война. Школьников развезли по подмосковным городам. Рита со своей школой уехала в Каширу. Валерию скучно без сестренки. Лето в разгаре. Над городом появляются немецкие самолеты, бомбят. Все мобилизованы на борьбу с зажигалками — и дворники в своих огромных, широких белых фартуках, и пенсионеры, и школьники. Валерий собирался идти в школу, отец купил букварь, новенький, чистенький. Но пока, как все, таскает песок на чердак. Люська из второго подъезда — она была уже большая, в четвертый класс ходила,— надоумила ребят: «У кого есть старые чулки, несите во двор. Пусть и рваные — не страшно. Но спросите сначала, можно ли взять, а потом несите». У Валерия матери дома не было, он выбрал рваные чулки и — во двор. У девчонок иголки, нитки, зашивают дырки, а мальчишки насыпают в чулки песок, на плечо и — поехали на одиннадцатый этаж. С лифта по лестнице — и уже на чердаке.

Отца дома почти не бывало. Однажды он пришел ночью, Валерий уже спал, он разбудил и говорит:

«Уезжать будем, Валька». Посидел немного и ушел. На следующий день приехала сестра. А тут снова самолеты налетели, начали бомбить. Одна бомба разорвалась на железной дороге, рядом с домом, где жили Быковские. Завыли сирены. Рита убежала в метро «Красные ворота», а Валерий с матерью — в бомбоубежище.

В начале октября Быковские все же уехали из Москвы. Куда, зачем?.. Валерий еще маленький, ничего не понимает, ему никто ничего не говорит.

Месяц жили в Куйбышеве, потом переехали в Сызрань. Новый год встретили в Тегеране. Там почти круглый год лето, много бассейнов, и Валерий быстро научился плавать. Через год пошел в школу. Пионерскую организацию он пропустил: за границей в пионеры не принимали.

Быковскому вдруг явственно представился день, когда отмечали Победу. Запомнилось на всю жизнь. Всех посольских детей собрали и катали на посольской машине. В руках у них флажки, и они машут, машут, сколько есть сил машут. Машина открытая, словцо корабль плывет по большой улице, и прохожие тоже машут. Солнце палит, жарко, а ребята этого не чувствуют.

Из Тегерана вернулись в конце лета сорок восьмого. Отец снова пошел работать в МПС. Валерия определили в первую железнодорожную школу Московско-Рязанской железной дороги. Мальчики учатся отдельно от девочек. Школа почти рядом. За горбатым мостом — церковь Петра и Павла под звоном, за ней — налево, сто метров прямо, повернул направо и школа. Старинное каменное здание. Такое старинное, что на одной из стен даже березки растут.

В моряки Валерий не попал из-за отца. В девятом классе записался в аэроклуб. Пришел в школу инструктор Николай Ерофеев, рассказывал о летчиках, здорово говорил. Все слушали, пораскрывав рты. Ребята стали записываться. Валерий подумал: «Что я, хуже всех?» И записался. Снова подумал: «Попробую полетать».

...За окнами давно стемнело, умолкли голоса врачей, стихли робкие шаги дежурных, весь профилакторий погрузился в сон. Кажется, только одному его обитателю — Валерию Быковскому не спалось. Его мысли далеко от стен этого строгого и уютного заведения.

Занятия в аэроклубе начались с 1 сентября. Пять раз в неделю после школы дорога его лежала в одном и том же направлении — к Савеловскому вокзалу: аэроклуб находился на углу Сущевского вала и Бутырской улицы. Каждый день теория. Приходилось меньше спать. А спорт как же? Футбол? Хоккей с мячом? Решил не бросать. Надо удержаться: в футболе выступить за сборную школы, а ударят первые морозы — начнутся тренировки сборной хоккейного двора, а потом не за горами сражения: двор — на двор. Вот откуда берет начало «Золотая шайба»! В конце первой четверти схватил двойку по физике. Да и троек стало больше. Но не бросать же аэроклуб? А там условие: с двойками в четверти не приходи. В школе знали — Быковский в летчики захотел. Учительница физики Валентина Васильевна пристыдила: «Рожденный ползать, летать не может». И дома — об учебе, особенно о двойке. Исправил все же. «Нет, аэроклуб не оставлю,— решил Быковский.— Вон Вовка Жуков, дружок теперь мой, ездит каждый день из Пушкино, а мне в Москве-то куда как ближе!» Покончено с теорией. Началась наземная подготовка. Трижды выезжали на аэродром.

Наконец-то увидели рычащий, живой, а главное — летающий самолет.

Пришел апрель. Москва омолодилась. Тепло и зелень разливаются по городу. Экзамены. Школа позади. По физике — тройка.

Валерий едет на аэродром «Клязьма».

Лагерные сборы. Это было 7 июля. С ними все время их инструктор Николай Ерофеев.

Вспомнилось, как еще не летали, а уже напугались. Выехали на аэродром перед обедом. Видят: летит По-2 и вдруг на глазах загорается. Как спичка вспыхнул. Летчик сильно кренит самолет, резко скользит. Может, собьет пламя? Второй пилот машет шлемом, зажатым в руке. Теперь летчик делает крен в другую сторону и скользит, сильно скользит по воздуху. В одну сторону кидается, в другую и... в землю. Летчики живы, но сильно обгорели. Обгорелые калеки... От самолета остался мотор да топливный бак. Хорошо, что не взорвался. Когда разобрались, выяснилось: карбюратор не законтрили, забыли шплинт поставить. Через день девять курсантов взяли расчет.

Пятого августа — первый вылет с командиром звена, ознакомительный вылет. Потом началась учеба, упорная учеба, потому что тренировочные полеты давались труднее, чем ознакомительный. Свое умение учить летному делу показал инструктор, но и Быковский не хотел сдаваться. Вновь и вновь поднимался он на «Яке» в небо. Инструктор терпеливо объяснял ошибки. А он? Терпеливо их исправлял, старался не допускать новых. И все же: то скорость при наборе высоты не добирает, то левый крен откуда-то появляется в горизонтальном полете...

Август, самый летный месяц, завершился. Но и сентябрь стоит без дождей. Летают, Кто лучше, кто хуже. Подошли к ознакомительному полету в зону, а потом на выполнение некоторых фигур высшего пилотажа. Быковский готовится как следует. Готовится и его инструктор. У Валерия звание — учлет. Взлетели. Ерофеев показывает фигуры: «штопор», «петля Нестерова», вира» левый, вираж правый, «бочка»... Машина послушно выполняет фигуры. Как не восхититься действиями инструктора! И тут Ерофеев командует:

— Учлет Быковский, берите управление, выполняй те левый глубокий вираж!

Исполнил. Вираж получился хорошо. Вышел на горизонтальный. Новая команда:

— Боевой разворот... «Петля Нестерова». Получилось неплохо вроде. А тут и от Ерофеей услышал:

— Хорошо, почти отлично. Теперь имельман... В авиации, конечно, самое главное и самое важное -первые самостоятельные полеты. Романтиком можно быть каким угодно, но то, как сам полетишь, как по чувствуешь самолет, как самолет тебя воспримет, должно проходить без горячих эмоций. Если споткнулся на самостоятельных полетах, не одолел высоты — прощай авиация. Так размышлял Валерий, уже много лет спустя после аэроклуба. Нелегко дались ему первые полеты но он их одолел. Взлетел вместе с инструктором. Он на втором кресле, сзади. И не верится еще: сам взлетел. Внизу, видит, трамвай ползет, пешеходы, как муравьи) спешат куда-то... Летел над окраиной Москвы и упивался красотой полета, парением в воздухе. Настало время снижаться. Он сбавил газ, планирует. Вдруг видит — красная ракета. Пошел на второй круг. Инструктор молчит. Догадался наконец Валерий — шасси не выпущено. Во время следующего полета Быковский не дотянул до полосы и сел на дорогу, сразу за оврагом. Инструктор не стал журить, только удивленно сказал:

— Чудак, надо было газу побольше. Давай еще кружок, исправляйся.

В третий, в четвертый раз Валерий почувствовал уже какую-то слитность, единение своего тела и мыслей с машиной. Взлетал и садился без замечаний. На земле Ерофеев доложил: - Курсант Быковский к самостоятельному вылету готов.

Готовность Валерия Быковского проверяли строго, даже придирчиво. После посадки приказали: - Еще один полет по кругу с инструктором... и в самостоятельный.

Приказ был подписан на следующий день. Он гласил: «Разрешаю самостоятельный вылет курсанту Быковскому В. Ф. на самолете Як-18. Начальник аэроклуба Е. Михаленков. 27.09.1952 г.»

Быковскому дали старт. Як-18 уверенно пошел на взлет. После набора скорости машина легко, словно пушинка, оторвалась от земли. Ерофеев на этот раз остался на земле. В тот день Валерий взлетал и садился два раза. Незабываемый день!..

13 октября часть курсантов перебросили на другой аэродром, ближе к Москве.

Среди вновь прибывших был и курсант Валерий Быковский.

Группу в тридцать три человека разместили в одном армейском училище. Летали две недели. Вторая группа продолжала летать на «Клязьме». Объявлен сталинский набор в авиационные военные и гражданские училища. 28 ноября «тайнинцы» выехали в Армавир. За ними поехали остальные. Аэроклуб подготовил шестьдесят человек.

Добрались до Майкопа, а там карантин. К тому же они опоздали. Набор закончился, все места заполнены. Что делать? Кое-кто уехал домой. Валерий с Жуковым и Эдиком Геронтьевым держатся. Что скажут? Послушаем. Говорят: их опередил Новосибирский аэроклуб. Они приехали раньше.

Ребята не унывают. Тепло в Майкопе. Купаются, загорают. Потихоньку продают с себя кое-что из вещей. Есть хочется, да и военное обмундирование скоро выдадут. Через неделю их всех собрали. Кто желает, может ехать в новую истребительную школу. Посыпались вопросы: «Когда начало занятий?», «Сколько лет учиться?»;

«Принимают ли сразу на второй курс?»... Лейтенант которого к ним приставили для сопровождения, сознался «Я ничего не знаю. Мое дело доставить вас в Пензу». Шестеро уехали по домам. Быковский, Жуков, Семенец, Геронтьев и Галкин согласились на Пензу. «Дело надо довести до конца,— считал Валерий.— Нам же не отказывают, а только переводят в другое место».

Пять дней ехали. Останавливались в Сталинграде, Такого разрушенного города Валерий в жизни своей еще не видел. Кругом одни руины и землянки. Вокзал — деревянный барак. Но кипятка — сколько хочешь. Набрали в котелки да в бидончик. Греются кипятком. Есть нечего.

Быковский остался после Майкопа в одной майке. Кое-что из одежды взяли у тех, кто поступил в училище. Спасало пальто — длинное, до самых пят, и просторное. Одну полу под себя постелишь, другой укроешься. Да еще у Валерия с Жуковым была пара рукавиц на двоих, по одной на брата, чтобы чемоданчик нести и рука не мерзла. Мороз был под двадцать градусов, и снега по колено. В Пензе выяснилось, что ехать надо в Каменку (Белинскую). Поехали. Встретил их начальник ВАШПОЛа — военно-авиационной школы первоначального обучения летчиков:

— Кто желает поступить в школу? Полтора года обучения, и после этого мы направим вас в военное училище.

Зачем же они тогда заканчивали аэроклуб? Почему они должны сдавать вступительные экзамены и учиться с теми, кто прямо со школы пришел в «первоначалку»?

ребята заартачились. Начинать все сначала они были не согласны. Сказали: «Уедем домой». Начальник школы велел их накормить и подождать день-два.

Через два дня начальник ВАШПОЛа снова собрал приехавших. Трое успели уехать.

— Мы зачислим всех вас без экзаменов. У нас шесть — восемь месяцев занятий: служба, учеба, полеты, работайте только добросовестно и уедете в училище.

Все устали к тому времени ужасно. Ничего не оставалось делать — согласились. И сразу же пошли в баню. Чистое солдатское белье, свежая постель в солдатской кровати — большего блаженства они тогда, кажется, и не желали. Прощайте, пальто до пят и рукавица!..

Учеба началась со строевых занятий, четырех- и восьмикилометровых марш-бросков. Вскоре приняли присягу. А потом началось совершенствование летного дела: летчик, как и спортсмен, должен быть максимально натренированным, многие операции в полете он обязан выполнять почти механически.

В ВАШПОЛе ребята пережили еще одну трагедию. Полеты в тот день начались ранним утром. В школе летали пять Як-18. Этот, пятый, взлетел последним, часов около девяти. Как и положено, мотор хорошо прогрели на земле, прогнали его как следует на больших, до визга в ушах, оборотах, и «Як» порулил на взлет. На высоте пятидесяти метров мотор заглох. «Штопор». И гибель двоих: инструктора и курсанта. Оказался отломленным конец центрального провода зажигания в моторе. Сумятица и страх длились недолго. Убрали самолет, увезли погибших. Начальник школы принял решение: учебные полеты продолжить. Быковский тоже летал в тот день. Однако наутро восемь кроватей опустели. Москвичи остались все.

Учеба, полеты набирали темпы. И лишь 30 июня ребята покинули бывшие казармы уланского полка, переоборудованные под авиационную школу первоначального обучения. Теперь их путь лежал в военное училище. После смерти Сталина их призыв стали именовать комсомольским...

Валерий уснул позже обычного, но проснулся даже раньше, чем прозвенел будильник. Возрастало нетерпение, усиливалось желание наконец-то испробовать себя в космическом полете — на что способен.

Режим затянулся. Домой не пускают. Валерий позвонил Вале:

— Приехать не могу. Привет всем домашним. Целую тезку. Как он?

— Растет.— И участливо спросила: — А приехать никак?

— Нет, не могу.

— Значит, так надо...

Валерий частенько подходит к окну. Здесь, в профилактории, почти так же скучно, как и в комнате тишины. Оторван от всех. Но здесь хоть из окна виден городок, одна его улица. А на ней тихо и пусто. Изредка кто-нибудь пройдет из корпуса в корпус, и снова глушь. Только сосны помахивают мохнатыми верхушками.

1 июня 1963 года два самолета Ил-14 доставили на Байконур всех, кому положено было присутствовать при старте «Востока-5» и «Востока-6». Осуществить полет планировалось в первой половине июня. Все службы ЦПК подтвердили готовность к полету Валерия Быковского и Бориса Волынова. А у женщин — Валентины Терешковой, Ирины Соловьевой и Валентины Пономаревой. Оба экипажа в случае отказа ТДУ — тормозной двигательной установки — готовились по программе десятидневного пребывания на орбите.

Еще в самолете по дороге на Байконур Юрий Гагарин, как всегда с улыбкой, уточнил, обращаясь к Валерию:

— Именинник в форме? Валерий пожал плечами:

— Меня никто еще не назначил в полет.

— Как — никто? — удивился Юрий.— Мы назначили. Мы все тебе доверяем.— Гагарин взглядом поискал поддержки у друзей.

— Конечно!..

— Спасибо! — односложно откликнулся Быковский.

— Ты полетишь, Валера. Твой черед... И Валя.

Что ж, этот полет Валерий и Валентина вместе со своими дублерами не один десяток раз отрабатывали на тренажерах. Но последнее слово — за Государственной комиссией. Да и до старта еще почти две недели...

Как и положено и уже стало традицией, космонавт и дублер в эти предполетные дни всегда вместе. Куда один — туда и другой, словно веревочкой связаны. Поселились космонавты в гостинице. Передохнули, привыкли немножко к жаре, приняли душ и отправились в МИК — монтажно-испытательный корпус. Там идут последние проверки корабля. Сборкой, монтажом и испытанием корабля занимается специальная команда Владимира Беляева, опытного специалиста и руководителя. Надо посмотреть, как идут работы, кое-что уточнить для себя.

Основная работа у тех, кто готовит ракету-носитель, космический корабль и стартовую площадку, еще впереди. Она начнется после вывоза ракеты и установки ее на старте, но и сейчас в МИКе происходит нечто, похожее на волшебство. Сборку и проверку систем корабля специалисты, облаченные, как хирурги, в белые халаты, ведут в специально созданных и постоянно контролируемых климатических условиях. Многие узлы уже проверены и зачехлены. На специально отведенной площадке находится строго ограниченное число людей — только те, кто занят делом. Вход в МИК контролируется жестко.

Валерий Быковский, оказавшись в тот день под сводами МИКа, хотя и раньше находился в этой чудо-лаборатории, был приятно поражен прохладой, тишиной, сменявшейся легким гулом и гудением электродвигателей, напряжением, царившим на участке. На стапеле стоял тот корабль, который скоро унесет на орбиту Земли одного из двух космонавтов, внимательно и, может быть, даже придирчиво рассматривающих его.

Работы по подготовке корабля подходили к концу. Бригада Беляева задолго до приезда космонавтов завершила сборку. Узлы корабля, множество всевозможных деталей, изготовленных на заводах и предприятиях, доставили на Байконур в ящиках, контейнерах и специальной упаковке еще в апреле — мае. Теперь шар, начиненный приборами, системой жизнеобеспечения, снабженный двигателями, выглядел на стенде очень внушительно.

Ракета готова к вывозу. Ждали заседания Государственной комиссии. И оно вскоре состоялось.

Зал заполнили конструкторы, инженеры, медики, другие специалисты. Космонавтов сопровождал Юрий Гагарин. Летавшие космонавты, кроме Павла Поповича, находившегося в координационно-вычислительном центре, сели позади Быковского, Терешковой и их дублеров. Государственную комиссию возглавлял недавно назначенный доктор технических наук Георгий Александрович Тюлин. Коренастый, крепко сложенный, с пепельно-серыми волосами и упрямым, твердым взглядом, он выглядел молодо и бодро. За одним столом с Тюлиным сидели академики Королев, Келдыш, Пилюгин, генерал Каманин...

Непосредственное участие в подготовке и проведении пилотируемых полетов в космос Г. А. Тюлин стал принимать со старта «Востока-5». Георгию Александровичу довелось стать председателем «самой трудной комиссии» — так написал ему на одной из фотографий

С.П.Королев, завершив свою надпись словами: «...на память о наших традиционных уже заседаниях, таких волнующих, незабываемых, наполненных большим смыслом и являющихся непременным прологом к очередному космическому рейсу».

В июне шестьдесят третьего председатель «самой трудной комиссии» проводил свое первое заседание. Георгий Александрович объявил повестку дня:

— Сегодня мы должны заслушать доклад Главного конструктора о готовности техники и утвердить командира корабля «Восток-5» и его дублера,— сказал Тюлин.— Первое слово предоставим Сергею Павловичу Королеву.

Королев краток и точен. Мысли его ясны. Он умеет беречь свое и чужое время. Валерий Быковский не сводит глаз с Главного конструктора.

— Прошу разрешения вывезти ракету-носитель и космический корабль «Восток-5» на стартовую позицию,— обратился к членам Государственной комиссии С. П. Королев.

— Государственная комиссия принимает доклад Главного конструктора и дает разрешение на вывоз ракеты-носителя и космического корабля,— объявил Тюлин.— Слово для второго доклада предоставляется генерал-лейтенанту Каманину.

Николай Петрович рассказал о степени подготовленности и моральных качествах вызванных на заседание комиссии космонавтов. Затем представил собравшимся Валерия Быковского и Бориса Волынова.

— Командиром космического корабля «Восток-5» предлагаю назначить Быковского Валерия Федоровича, его дублером — Волынова Бориса Валентиновича.

Тюлин обратился к членам Государственной комиссии:

— Может быть, есть иное предложение? Или вопросы?

— Надо утвердить,— поддержал Каманина академик Келдыш.

У Валерия Быковского слегка побледнело лицо, резче обозначились скулы. Он старается не показать волнения, но это нелегко, и руки чуть-чуть теребят скатерть. Разве удержишься от волнения?! Был просто космонавт, стал командиром корабля. «То, к чему я так долго шел, готовился, стало ближе»,— говорил уже после полета Валерий.

На заседании комиссии ему тоже предоставили слово. Он поднялся, встал рядом с Каманиным:

— Большое спасибо всем, кто готовил меня к полету, кто создал космический корабль и ракету. Сделаю все, чтобы оправдать оказанное мне доверие. Я комсомолец, но задание постараюсь выполнить как коммунист.

На том же заседании комиссии командиром «Востока-6» была утверждена Валентина Терешкова, ее дублерами — Ирина Соловьева и Валентина Пономарева. Выступил и Юрий Гагарин. Он пожелал успешного полета, счастливого приземления. Подводя итоги заседания, С.П.Королев сказал:

— Советский Союз стал берегом Вселенной. Мы верим: от этого берега будут уходить в звездный океан все новые и новые космические корабли.

5

10 июня ранним утром установщик прицепили к тепловозу, и он, приглушенно свистнув, медленно, очень медленно потащил ракету-носитель вместе с космическим кораблем на стартовую площадку. На вывоз ракеты, как всегда, приехали С.П.Королев, председатель и члены Государственной комиссии, руководители управлений, служб, ведущие конструкторы. По заведенной традиции вывоз ракеты-носителя с космическим кораблем начался в 6 часов 30 минут утра. Все руководители собрались у ворот МИКа. Проведена заключительная операция — приборы показали нормальное обтекание пиропатронов.

Королеву доложили о готовности, и ворота МИКа медленно раскрылись. Кто-то произнес: «В путь»; кто-то напутствовал по-старинному: «С богом».

От МИКа до стартовой площадки — около двух километров. Кавалькада машин обогнала тепловоз и вскоре остановилась на повороте у переезда. Внушительных размеров ракета-носитель пересекла переезд, и машины двинулись к старту. Процедура вывоза ракеты заняла минут тридцать.

На старте начались генеральные испытания ракеты-носителя и космического корабля. Все происходило, как во время старта, но на сухой ракете и без космонавта. Во время имитации участка полета раскручивались все гироприборы, шла проверка работоспособности систем ракеты и корабля, управляющих двигателей, герметичности ракеты-носителя, систем управления полетом. К утру были просмотрены все пленки испытаний и назначено новое заседание Государственной комиссии. В предстартовые дни забот у комиссии прибавлялось, работы хватало всем — маховик медленно, но раскручивался, набирал обороты. Заседала комиссия близ старта. Приняли решение: «Все системы в исправности, ракету — на заправку».

Напряжение возрастало с каждым часом. Работы шли по графику. Ракета заправлена, проверена, выставлены посты. На космодроме собрался цвет науки. Через сутки — старт. Быковский и Волынов отрабатывают программу на земле. Медики не упускают возможности, чтобы еще и еще раз убедиться в надежности здоровья космонавтов. Одни специалисты готовят и «врачуют» технику, другие — людей. А результат работы всех проверит космос, сам полет. Больше некому, опыта еще нет. Ведь это, по существу, были только первые шаги в неизведанное.

11 июня, в конце дня, прошел митинг. На него пришли все, кто был причастен к полету «Востока-5» — группы корабля, ракеты-носителя и старта, не говоря уже об С. П. Королеве, членах Государственной комиссии, летавших космонавтах, дублерах. По сложившейся тогда традиции руководители или уполномоченные от групп докладывали космонавту о готовности, надежности и исправности стартового комплекса, космического корабля и ракеты-носителя.

Не без гордости, осознавая ответственность момента, и все же с непривычным ощущением слушал доклады Валерий Быковский. Потом выразил уверенность, что полет пройдет успешно, поблагодарил за самоотверженную работу конструкторов, инженеров, монтажников и пообещал:

— О том, как будут вести себя все системы корабля, ракеты, как пройдет старт, я доложу вам после полета...

1963 год был годом активного Солнца. Вечером, накануне старта, намеченного на 10 часов утра 12 июня, стало известно, что на Солнце произошли выбросы. В верхних слоях атмосферы увеличилась радиация.

Валерий спокойно спал в домике космонавтов, недалеко от стартовой площадки, где космонавты обычно перед полетом проводили последнюю ночь, не подозревая ничего о случившемся.

Остаток ночи и все утро ученые решали, как быть дальше, а Быковский, свежий и бодрый, примерял космический скафандр.

За кратким сообщением о солнечных выбросах на Байконур поступил обстоятельный анализ, доклад одной из обсерваторий о необычной солнечной активности. Никто уверенно и мгновенно не мог сказать, как долго продлится это явление и какие размеры оно примет. Затем на Байконур поступили более точные сведения и расчеты. Государственная комиссия перенесла

старт с 12 на 13 июня, а затем на 14-е — окончательно. Валерий Быковский вынужден был вернуться в гостиницу, где жили все космонавты. Настроение у него не испортилось. Он верил в свой полет, отшучивался, если кто-то острил.

В те дни на Байконуре людей томила дикая жара. Ртутный столбик поднимался до 42 градусов в тени. Прохладно было только в МИКе и еще в одном-двух космодромовских помещениях на Сырдарье. Все много работали, все были очень заняты. На первом месте у байконуровцев значилась работа, подготовка к старту. Но случалось «окно», и космонавты, спасаясь от духоты, спешили на Сырдарью. Все купались, а Валерий, помня неприятности, случившиеся с Валентином Варламовым на Алмазном озере, не рисковал, спокойно лежал на берегу.

— Эх, Валера, перегреешься. Дымишь уже! — подначивали его друзья.

— Нема дурных,— отвечал он.— Не стоит полет ставить в зависимость от куска стекла или гвоздя.

— Мы тебе дорожку выложим из камня.

— Нет, не обманете...

И тогда Борис Волынов и Алексей Леонов брали Быковского на руки, вносили в реку, опускали в воду и выносили на берег. Делать им это пришлось не один раз.

Наступал новый день старта. Жара не спадала. Валерий снова перешел в домик космонавтов. На стене четыре портрета — Юрия Гагарина, Германа Титова, Андрияна Николаева, Павла Поповича. Постоял немного, сел в кресло, задумался. Он всех провожал в космос, теперь настала его очередь. 12 апреля 1961 года Валерий прямо у ракеты крепко обнял Гагарина и пожелал ему хорошего полета, удачного возвращения на Землю. С космонавтом-три Андрияном Николаевым Валерий давно дружил. Был его дублером и искренне хотел, чтобы в назначенный день и час в космос полетел именно Андриян, чтобы он чувствовал себя в космосе, как на Земле. В автобусе по дороге на старт Валерий почти всю дорогу вполголоса приговаривал в спину Николаеву:

«Полетишь ты... Полетишь ты... Полетишь ты...» Очень хотелось, чтобы никакая непредвиденная случайность не помешала другу стартовать. Хотелось и немного развеселить друга на орбите: перед самой посадкой Андрияна в корабль украдкой сунул ему в планшет указатель дорожных знаков с шутливыми приписками, как соблюдать правила движения в космосе. На каком-то из витков вокруг Земли Андриян обнаружил эту таблицу и громко расхохотался. Гагарин и Быковский, находившиеся на командном пункте, услышав по радио этот заразительный смех, поняли, что развеселило Андрияна.

Валерий еще раз посмотрел на портреты своих товарищей. О чем они думали перед полетом? Наверное, о многом. Но и о полете, конечно. Его полет уже пятый. Скоро будет и десятый, потом сотый... Как говорил Сергей Павлович: «Придет время, и люди в космос будут подниматься по профсоюзным путевкам». Что же тогда будут говорить о первых стартах? Не уже пятый, а только?!

Быковский готовился лечь спать. В углу у журнального столика Волынов и врач доигрывали партию в шахматы, когда в комнату незаметно вошел Королев.

— У нас все готово. Ракета ждет.

— Я тоже готов,— тотчас откликнулся Валерий. Королев пристально посмотрел на Быковского, улыбнулся:

— Руки, наверное, чешутся. Хочется скорее лететь? Считайте, уже дождались.

Валерию вдруг вспомнилось, как Королев в прошлом

году сказал: «Скоро и вас отправим, немного подождите, может быть, побольше спросим». И ответил Главному конструктору:

— По правде — чешутся...

— Безрассудно не рискуйте. Но задачу выполняйте как надо, по всем правилам.

В домик на огонек зашел начальник стартовой команды. Что-то уточнил с Сергеем Павловичем, а потом вспомнил о приеме в Кремле, когда Николаев и Попович вернулись на Землю. Вспомнили, как Валерий в шутку спросил: «Может, по знакомству ли, по дружбе пошлете нас подальше». Начальник старта ответил тоже шутливо: «Все зависит от ваших жен. Как они скажут». «Я согласна отпустить мужа подальше, только верните его в целости, сохранности»,— сказала тогда Валя Быковская.— «А я и тем более готов»,— засмеялся Валерий.

— Вот и дождался,— уточнил начальник старта уже вполне серьезно.— Значит, посылаем... Завтра исполнится ваше стремление, пойдете в дальнее путешествие.

В тот очередной предстартовый день Валерий еще раз перечитал письмо своим сверстникам, комсомольцам, написанное накануне первого стартового дня:

 

«Эти несколько строк я пишу на космодроме, в ожидании старта. Я назначен командиром космического корабля «Восток-5». Каждый человек был бы счастлив и горд таким высоким доверием народа, партии.

Предстоит большая работа. Но этот полет я хочу разделить с вами, дорогие молодые друзья. Это наш общий полет. Все мы много работали. И вот готова ракета, готов корабль, готовы к старту тысячи умных приборов. Я знаю, как много сил вложил наш народ, сколько и молодых рук потрудилось, чтобы все было надежно, чтобы я был спокоен. Спасибо, я буду спокоен. Спасибо, друзья!

В полете со мной будет комсомольский значок. Это значок нашего с вами Союза молодых коммунистов.

Я с волнением приколю его на рубашку. Он точно такой же, как на ваших рубашках: наше знамя с силуэтом Ильича. Нам с вами всегда надо быть достойными этого образа. Будем, друзья, мечтать, дерзать, будем делать добрые дела на Земле!

У каждого в жизни бывает раз, когда надо брать какой-нибудь старт. Мой час настал. Прошу комсомол надеяться на меня, как на верного сына. Сделаю все, чтобы умножить славу нашего Союза.

Это письмо я отдаю журналисту нашей «Комсомолки». Вы прочтете его, когда «Восток-5» будет в полете.

До встречи, друзья!

Комсомолец Валерий Быковский».

 

Что ж, кажется, его час действительно уже настал.

На рассвете закипела жизнь на космодроме. Она и ночью не затухала, но утром приняла тот размах, который оценивается лишь по высшему баллу.

Вот как это было 14 июня 1963 года.

Синий автобус со средней скоростью около двадцати километров в час, мягко преодолевая швы между бетонными плитами, везет космонавта-пять и его дублера Бориса Волынова к стартовой площадке. Все часы Байконура показывают 9 часов 30 минут. Рядом с Валерием — Андриян Николаев, Герман Титов. На другой стороне, в другом ряду кресел, сидит Валентина Терешкова.

К ракете синий автобус подъехал с песней. Так было заведено. Все поют вполголоса: «Давай, космонавт, потихонечку трогай...»

Валерий Быковский коротко докладывает председателю Государственной комиссии о готовности к полету. Начали прощаться. На восемь дней улетает Валерий, на восемь дней покидает Землю. Так считали и думали ученые, к такому решению пришла и Госкомиссия, хотя корабль и был заряжен на десятидневный полет

на случай отказа ТДУ. Королев тогда сказал Тюлину:

— Окончательно решим в ходе полета. Посмотрим, как поведет себя ракета.

Георгий Александрович без разъяснений понял замысел Главного конструктора: ему не терпелось продлить полет человека в космосе.

Прощание всегда навевает грусть. А здесь наоборот:

Валерий даже немного весел, ведь он улетает. Сбывается наконец его мечта! К нему прижался Борис Волынов. Они забавно «целуются» в своих неуклюжих гермошлемах. Андриян чуть задерживает Быковского в своих объятиях, потом хлопает рукой по скафандру:

— Пошел! Счастливой работы!

Подготовка к старту идет полным ходом. Объявлена часовая готовность. Валерий прочно привязан к креслу. На корабле звучат современные песни. Изредка врывается голос Юрия Гагарина. И вот он сообщил, хотя Быковский и сам это знал, постоянно поглядывая на часы:

— До старта, Валера, осталось около часа.

— Спасибо. Я в полном порядке.

Минут через двадцать снова голос Гагарина:

— Валера, старт откладывается. Быковский не стал уточнять, в связи с чем. Знал, вряд ли станут сейчас объяснять.

7

— Что случилось тогда, я узнал только после полета,— рассказал спустя годы Валерий Федорович Быковский.— Мне сказали: «Будем открывать люк». А это тридцать две гайки да плюс после закрытия — проверка на герметичность. Открылся люк. С помощью зеркала, расположенного на рукаве скафандра, вижу шест, а на конце его то ли зажим, то ли ключ какой-то. В общем, там, под креслом, что-то щелкнуло, зашуршало, и мне говорят:

«Все! Полный порядок!» Закрыли люк, проверили герметичность...

— Что же было?

— Кресло космонавта — это не просто кресло в нашем земном понимании, а сложное сооружение. В нем находится парашют, контрольно-измерительные приборы, носимый аварийный запас. Это еще и космонавт в скафандре, привязанный к креслу, да плюс твердотопливный двигатель, пушка, как говорят специалисты, для отстрела кресла. И все это в определенное время на высоте семь-восемь километров должно по команде автоматов безукоризненно сработать.

— Что же могло произойти, когда до старта оставалось минимум полчаса?

— Чтобы не произошло непроизвольного отстрела кресла во время предстартовых испытаний или в момент посадки космонавта, кресло ставится на предохранительные защелки. Снималось кресло с предохранителей очень просто: надо было потянуть за шнур. Защелки входили в пазы, а шнур автоматически освобождался...

Так должно было произойти. А произошло по-другому. Приведение кресла в «боевую» готовность — одна из последних операций. У люка корабля находились ведущий конструктор «Востоков» Е.Фролов, конструктор кресла В.Сверщек, специалисты из бригады В.Беляева. Кресло с предохранителей снимал И.Хлыстов, моряк в прошлом, человек силы недюжинной. Он так рванул, что шнур оборвался. Одна половина обыкновенного капронового шнура оказалась у него в руках, а вторая — под креслом. Посмотрели на датчики: защелки вошли в пазы направляющих, кресло освободилось от предохранителей, но веревка не высвобождалась. Еще раз проверили. Автоматика подтвердила: кресло освобождено от предохранителей. Все же решили доложить Королеву. Конструктор кресла В.Сверщек уехал на лифте вниз. И доложил не Королеву, как было положено, а Главному конструктору своего КБ. С.Алексеев, так же как и доложивший конструктор кресла, посчитал, что ничего

опасного не произойдет из-за оставшегося под креслом шнура. Но ближе к старту он заволновался. Неспокойно вел себя и В. Сверщек. Ведь кресло из корабля вместе с космонавтом отстреливается с большой силой. Твердотопливный двигатель работает всего 0,11 секунды, происходит, по существу, динамический удар. Что произойдет со шнуром, за что он там зацепится или на что намотается?.. Нервы у конструктора не выдержали. Он доложил С.П.Королеву. И сразу же последовала команда:

«Вскрыть люк!»

Люком занимались человек восемь. Сергей Павлович обратился к бригадиру: «За каждую сэкономленную минуту — тысячу рублей».

Злополучный шнур извлекал тот же Иван Хлыстов. В операцию «люк» входит: «тридцать две гайки отвернуть, убрать люк, затем снова поставить, завернуть гайки, проверить люк на герметичность». Полчаса прилежной работы требуется на это. Бригада сэкономила тринадцать минут.

...Снова на старте объявили получасовую готовность. Включена измерительная аппаратура: работают самописцы, мигают датчики, специалисты внимательно следят за всеми показаниями, ведут анализ: можно давать старт или нет?

— Нет, к старту ракета не готова,— докладывает одна из служб.— Выявлено отклонение от нормы в системе гироприборов.

— Срочно доложите Главному конструктору! Доложили незамедлительно. Королев пригласил специалистов, стали анализировать, уточнять... Гироприборы выставляются обычно перед стартом. По ним выверяется направление полета, от которого, в свою очередь, зависит, в какую точку многомерного космоса вынесет ракета корабль.

Отклонение по оси было незначительным, но Королев, как всегда в подобных случаях, оставался неумолимым:

— Объявить перенос старта на два часа. Заменить весь блок. Повторить все автономные и генеральные испытания. После этого — старт.

Госкомиссия приняла предложение Королева.

При дальнейшей тщательной проверке направления оси старта подтвердилось незначительное отклонение, и старт, как считали специалисты, можно было бы разрешить.

Однако Королев повел себя принципиально и жестко: он не допускал никаких, даже малейших, отклонений. Мало кто знал тогда, что Сергей Павлович приобрел колоссальный опыт, испытывая после войны баллистическую ракету Р-1. Им было произведено тринадцать пусков, притом один старт удачный, другой — нет. И все это потом скрупулезно изучалось, анализировалось.

Службы, коим положено было заняться заменой блока в гироприборе, срочно приступили к делу.

Выключилась музыка. Валерий Быковский услышал подбадривающий голос Юрия Гагарина:

— Валера, у нас небольшая заминка. Мелочь, в общем, прибор один заменим и... поехали.

Быковский хотел было сообщить друзьям, что он все понимает, пусть за него никто не беспокоится, как вдруг обнаружил, что связь работает только в одном направлении — на корабль, а от него, с корабля,— нет. Знала об этом и «Земля». Гагарин объяснил:

— Как только выйдешь на орбиту, сразу появится устойчивая, хорошая связь. Это уже проверено. В общем, ничего страшного и серьезного — антенну замкнуло. Слушай музыку, наслаждайся.

В корабле снова запел Робертино Лоретти. Валерий покивал слегка головой — спасибо, понял, мол,— а говорить ничего не стал, все равно не услышат. Была бы связь, он бы уточнил, что там у них случилось. Да и музыку другую бы попросил. Надоел Лоретти: гоняют его и гоняют третий час подряд. Но ничего не поделаешь! Он уже устал немного, ведь прошло почти четыре часа, как он лег в кресло. Гагарин предложил воспользоваться ассу, но Валерий решил дождаться старта. Чтобы забыться, отключиться от песен Лоретти, космонавт попытался вспомнить о прошлом. Мысленно оказался в Качинском военном училище. Вспомнил, как прилипла к нему кличка Паша. Эдуарда Геронтьева за маленький рост прозвали Шплинтом, а его Пашой, узнав, что жил в Иране. Год или два держалось это имя. Потом он заметил, что многие из первокурсников стали звать его Пашкой, Павлом. Так он из Валерия благодаря Паше превратился в Павлика. Ведь не будешь же каждому объяснять, что да как... Многие курсанты, особенно с младших курсов, вплоть до окончания училища так и звали его Пашкой.

Почему-то и теперь, как обычно, вспомнились Валерию годы учебы, причем чаще мрачноватые эпизоды, а не счастливые, светлые. Радость, праздник быстрее забываются, видно.

...Время, когда он учился, было голодное. Поначалу и кормили-то не летной нормой, а солдатской. Правда, к солдатскому рациону добавляли стакан компота, кусочек масла и кусок белого хлеба. Живя в Иране, да и дома, в Москве, он питался всегда сносно. А туе «кирза» — перловая каша. Терпеть ее не мог. Друзья увидели, что он начал тощать. Брали его кашу, а взамен отдавали сахар, белый хлеб. Но голод не тетка. Пришлось все-таки привыкнуть и к перловой каше...

Вспомнился и случай с миной. Да, дикий случай, совсем непонятная выходка! Еще бы немного, и прощай училище, а, может, и вообще все на свете, не говоря уж о космосе, об этом полете. Еще никем не подсчитано, сколько детей и подростков по селам и городам, где прошла война, подорвались на минах, погибли, разряжая либо снаряды, либо гранаты. Что тянуло пацанов к смерти?! Учиться курсанты начинали в Мичуринске. Потом

переехали в Бекетовку. А там, в земле сталинградской, «добра» этого — патронов, гранат, снарядов неразорвавшихся — еще и в пятидесятые годы было немало. Мина та сама просилась в руки, торчала наполовину из песка. Подобрал ее, чтобы никто не видел, и хотел было разобрать, достав из кармана перочинный ножик. А тут откуда ни возьмись — Вовка Жуков.

— Что это, Валера?

— Как что, не видишь?

— Мина?! Выбрось, зачем тебе?

— Не выброшу! Там пружинки, знаешь, какие! А может, и часы еще есть.

Жуков все-таки уговорил спрятать мину в тумбочку, хорошо завернув в тряпки и в бумагу. Спрятал и все ждал случая, чтобы расковырять, разобрать. Но тут вскоре началась всеобщая генеральная уборка, проверка тумбочек. С миной пришлось расстаться, выбросить ее в урну. Оттуда она попала на свалку. Сбросив мусор в костер, машина уехала. Спустя несколько минут мина взорвалась. Никто тому одиночному взрыву значения не придал...

Лоретти допел свою очередную песню, и в корабле раздался голос Гагарина:

— Ну как ты там, Валера? Не жалуешься? Ну ничего, бодрись. Тебе ж все же легче, ты там лежишь, а мы тут бегаем...

Валерию понравилась шутка Гагарина. Он засмеялся, помахал друзьям рукой. Музыку больше не включали. Гагарин и Николаев по очереди брали в руки микрофон, рассказывали о текущих делах, о прочитанном в утренних газетах. Андриян Николаев, чтобы успокоить друга, передал на борт:

— Дело движется к концу. Скоро старт. Идет проверка нового прибора. Заканчиваем...

8

Заменив блок в гироприборе, бригады и команды космодрома вели генеральные испытания ракеты и корабля.

Напряжение на старте возрастало. Прошло четыре часа, а самого старта еще не видно. В запасе оставался максимум один час. После пятнадцати часов стартовать не было смысла: сажать космонавта пришлось бы в темное время суток. Была и другая причина. Дважды говорили с председателем Госкомиссии: «Окно для старта Терешковой становится все уже, сокращается. Может, перенести старт Быковского, а потом и Терешковой? Или отменить старт?»

Георгий Александрович Тюлин не соглашался. Он понимал, что и на Быковского отмена старта может повлиять отрицательно, и на тех, кто готовил этот полет.

Королев ходил насупленный, мало разговаривал, но часто отдавал необходимые распоряжения, выслушивал доклады, требовал особой тщательности и собранности в выполнении самой незначительной операции. К отмене старта он пока не склонялся. Георгий Александрович всецело поддержал Сергея Павловича. Отмена старта — это слив горючего, возвращение ракеты-носителя в МИК и проведение снова всех абсолютно испытаний... Все — сначала...

И вот Юрий Гагарин сообщил:

— Объявлена тридцатиминутная готовность! — И тут же добавил: — «Ястреб», у тебя произведено измерение физиологических функций. Все показания хорошие. Так держать!

Тридцатиминутная готовность!.. Отошли фермы обслуживания, обнажив серебристую ракету. Она заискрилась на солнце, обдуваемая жарким степным ветром.

Десятиминутная... Пятиминутная готовность!..

— К старту готов! — доложил Валерий Быковский.—

Гермошлем закрыт, перчатки надеты. Занял исходное положение.

Минутная готовность... Одна за другой подаются предстартовые команды.

Быковский снова услышал Гагарина:

— «Ястреб», будьте готовы!

Часовая стрелка часов подошла к цифре «3». Прошло пять часов, когда Валерий услышал долгожданное:

— Ключ на старт!.. Зажигание!.. Предварительная!.. Главная!.. Подъем!

Столбы бело-яркого пламени приподняли ракету. Страшный, могучий рокот двигателей разнесся по степи.

«Восток-5» стартовал в 14 часов 58 минут 58 секунд московского времени.

Ракета, убыстряя движение, дальше и дальше уходила в синее небо. Через несколько минут над огромным душным степным простором остался лишь белоснежный инверсионный след. И в тот час на Байконуре услышали из динамика:

— Все идет отлично! Отлично!

Как прошел старт ракеты? Отрыв от Земли? Сам полет? Эти вопросы задавали Валерию Быковскому вскоре после его возвращения домой в Звездный городок. Тогда это интересовало, пожалуй, больше всего. Спросил об этом Валерия Федоровича и я.

— Если выразить одним словом — отлично,— ответил космонавт-пять.— Ракету в самом начале, когда она отрывалась от бетона, немного пошатывало, слышен был скрип, а потом — как нож в масло. Ракета, выполнив свою миссию, исчезла, сгорела, а корабль стал невидимкой. Только по телевидению меня видели. Интересно было, как я выглядел... Навалились перегрузки, прижали к креслу. Как будто держит, не отпускает из своих объятий Земля. Может, вначале я немного поморщился — перегрузки как-то сразу, без предупреждения схватили. Я смотрел вниз, любовался открывшимся земным простором. Картина неописуемая. Небесные братья уже не раз ее рисовали. Все, кажется, знакомо и в то же время все ново. Это надо самому видеть... От восторга крикнул: «Земля-то какая красивая!» А она теплым голосом Юрия Гагарина ответила: «Мы рады, что ты видишь Землю, космос. Работай, дорогой, счастливого тебе пути!»

Но перегрузки меня не удивили. Скажу прямо, хотя они были и не слабые, но полегче, чем на центрифуге. Там дадут «высшую категорию», жмет немилосердно, только держись. А здесь, при прорыве атмосферной толщи, чувствовал себя вполне терпимо. Видимо, подготовили меня с хорошим запасом прочности. Да и настройка, пожалуй, сказалась. Мои друзья, побывавшие в космосе, говорили: «Взлетать легче, чем спускаться к Земле». В этом мне предстояло убедиться.

Скажу еще вот о чем: при перегрузках я работал. И даже без большого напряжения. Проверил показания систем корабля, передал информацию на Землю, наблюдал за сочетанием красок на горизонте... Ни одной секунды не сидел без дела. Потом, возвратившись на Землю, доложил об этом Юрию Гагарину. Он рассмеялся:

«Я имел в виду работу в невесомости. А при перегрузках — это уже в порядке инициативы».

Тяжесть понемногу исчезла, и вдруг разом с моих плеч упала вся многопудовая ноша. Легко-легко я себя почувствовал. Вот она, невесомость! Переход от одного противоположного состояния к другому необычен. Ощущение такое, будто тебя помяли, а потом мигом расправили, обласкали, освежили живой водой. Во всем теле — приятное облегчение. Прямо-таки самому хочется лететь — крылья, что ли, появились за плечами. И полетел бы, отвязавшись от ремней, да рассудок удерживает: не торопись, пока осваивайся с обстановкой. Я помнил наказ Андрияна Николаева. Он советовал поначалу вести себя осторожнее с невесомостью. Я еще не знал, смогу ли с ней ужиться, только вышел на орбиту, начинал полет...

Много я слышал от своих друзей-космонавтов, как «висят» ни к чему не привязанные или «плавают» вещи в кабине. Понятно: они ничего не весят. Мир без тяжести. Но все-таки очень интересно самому видеть, как собственная рука повисла в пустоте, как рядом тихонько проплыл карандаш. Берешь его в ладонь без малейшего усилия. А чуть в стороне неподвижно застыл листик бумаги. Подтолкни его, и он, как самолет, летит по воздуху. Когда это сам видишь, впечатление потрясающее.

Первое время я привыкал к невесомости. Так же, видно, как путешественник привыкает к незнакомой земле: на все смотрит широко открытыми глазами, все проверяет и зрением, и на слух, и руками, пробует на «зубок». Со всем хочется поскорее освоиться, но это не сразу удается: слишком необычны впечатления...

Так начался космический полет летчика-истребителя Валерия Быковского.

Программа полета пятого космонавта, если рассматривать ее в общих чертах, выглядела так.

1. Старт корабля в 12 часов 00 минут 00 секунд по гринвичскому времени 14 июня 1963 года.

2. Полет на 81 виток вокруг Земли с посадкой на территорию СССР на 53 градусе с.ш. При нормальном полете посадка производится с использованием автоматической системы ориентации.

3. При плохом самочувствии космонавта или ненормальностях в работе бортовой аппаратуры корабля посадка может быть произведена досрочно с использованием ручного управления или автоматической системы.

Решение о досрочной посадке с использованием ручного управления принимается после консультации с Землей. В случае отсутствия связи с Землей решение о спуске может быть принято космонавтом самостоятельно.

4. Во время полета космонавт ведет радиосвязь по KB и УКВ каналам. УКВ связь поддерживается в зоне действия УКВ станций. По KB связь с Землей ведется в первые сутки полета — каждые полчаса московского времени, кроме времени, отведенного для сна, а во вторые, в третьи, четвертые, пятые сутки полета — один раз в час, кроме времени, отведенного на сон.

Связь с кораблем «Восток-6» по KB радиоканалу ведется один раз в час, кроме времени, отведенного на сон, или по вызову космонавта корабля «Восток-6».

По широковещательному приемнику прием ведется по усмотрению космонавта.

5. При полете по орбите космонавт:

— проводит контроль и наблюдение за приборами, выполняет вестибулярные и психологические пробы, физические упражнения, производит медицинский самоконтроль;

— проводит ручную ориентацию корабля, определяет время ориентации, расход рабочего тела, время успокоения, удобство работы, легкость удержания корабля в ориентированном положении;

— проводит киносъемку и научные наблюдения; выбор сюжетов съемки и наблюдений производится самостоятельно;

— при хорошем самочувствии один раз в сутки выходит из подвесной системы и осуществляет свободное плавание продолжительностью 1,5 часа, проверяет возможность и удобство работы с аппаратурой в этом состоянии, выбирает наиболее удобное положение для наблюдения в иллюминаторы;

— ведет записи в бортовой журнал и на бортовой магнитофон;

— контролирует работу бортовых систем;

— по указаниям с Земли корректирует бортовые часы и производит сверку «Глобуса»;

— четыре раза в сутки принимает пищу и воду, оценивает особенности приема пищи; пользуется ассенизационным устройством;

— после срабатывания тормозной двигательной установки передает сообщение на Землю о работе аппаратуры;

— после торможения корабля в плотных слоях атмосферы (при .спуске с орбиты) на высоте 7 километров производит катапультирование из кабины с последующим приземлением на парашюте.

Корабль приземляется без пилота.

После приземления космонавт осматривает корабль, сообщает о приземлении.

В случае отказа в системе катапультирования космонавт приземляется в кабине корабля.

Эта программа полета была рассмотрена и одобрена президиумом Федерации авиационного спорта СССР.

Как только ракета-носитель оторвалась от Земли, в Центре управления на космодроме зажглось красными цифрами табло — отсчет времени полета. Минут через десять Земля голосом Юрия Гагарина запросила:

— «Ястреб», «Ястреб»! Как слышите? Как слышите меня? Траектория расчетная. Идете хорошо.

— Слышу вас отлично,— ответил Валерий.— Самочувствие отличное. Все системы корабля работают хорошо! Нормально работают!

Пройдут сутки, пройдут вторые, третьи... Сказанное Быковским «системы корабля работают хорошо» подтвердится на самом деле. Точнейшая, умная и сообразительная аппаратура не только следила за полетом, не только контролировала его параметры, физическое состояние космонавта, но и в случае чего могла подсказать решение, выполнить любую операцию, заложенную человеком в программу полета. Валерий Быковский, выходя на космическую орбиту, переносил многократные перегрузки, которые фиксировались приборами, и тут же телеметрические измерения поступали в Центр: пульс у Быковского в момент выхода на орбиту был 105 ударов в минуту, а через полчаса стал 78.

С первого дня полета Валерий начал выполнять большую и сложную космическую программу, которую неоднократно проигрывал на Земле, которую знал до мельчайших подробностей и от выполнения которой в немалой степени зависели дальнейшие космические полеты. В четкий, деловой разговор с «Ястребом», связанный с выполнением программы, ежедневно врывались голоса друзей, товарищей по космическому отряду — Николаева, Гагарина, Титова, Поповича. Андриян Николаев первым поздравил друга с присвоением ему внеочередного звания — подполковник. А Павел Попович, как только прошло несколько часов полета, находясь на дальней точке связи, первым передал на борт корабля космонавту:

— Валера! Дома у тебя все в порядке. Валя чувствует себя хорошо, а сын еще лучше. Приехали отец и мать. Я вижу тебя на экране телевизора! Хорошо вижу! Как у тебя дела?

— Все отлично! Лучше не надо!

Валя потом рассказывала:

«О том, что Валера полетит скоро, я знала. Не знала только, когда точно. Да он и сам этого не знал, переносили ведь полеты. Очень волновалась и переживала. Когда он улетел на космодром, я старалась без дела не сидеть. Мы жили в поселке Чкаловский. Валерию дали трехкомнатную квартиру. По тем временем много. Он уехал, а я стиркой занялась, уборку генеральную затеяла, варенье принялась варить — сестра Зина клубники привезла,— в общем, мне надо было чем-то заниматься. И Валерка маленький не давал покоя. Телевизор я почему-то не включала, боялась чего-то, что ли, не знаю. Стою у плиты, помешиваю варенье. И вдруг слышу из репродуктора: «Внимание! Внимание! Передаем сообщение ТАСС...» Как держала ложку в руке, так и уронила. Растерялась... Думаю, не полетел, что-то случилось, поздно ведь уже было, кажется, половина пятого. Вдруг — звонок в дверь. Первой пришла поздравить Валентина Гагарина. Потом слышу грохот, стук в балконную дверь. Оказалось, что жена Виктора Горбатко — Валя. Она взяла длинный шест, которым обычно белье стиранное от ветра удерживают, и тарабанит в дверь:

— Валя! Валентина-а! Скорее включай телевизор! Валерий полетел! Уже семью показывают...

Наступило 16 июня. К восьми часам утра космический корабль «Восток-5» облетел Землю двадцать восемь раз. Самочувствие и настроение у космонавта хорошее. Пульс 60—65 ударов в минуту, дыхание 17—20. Условия в кабине корабля поддерживаются на заданном уровне: температура 14—16 градусов, относительная влажность — 55—60 процентов.

В этот день в 12 часов 30 минут на орбиту вышел космический корабль «Восток-6», пилотируемый Валентиной Терешковой. Спустя полчаса «Восток-6» пролетал в непосредственной близости от «Востока-5» и космонавты провели радиопереговор:

— «Чайка», поздравляю с выходом на орбиту!

— Валера, Валера, слышу тебя. Очень хорошо слышу. Как будто ты рядом со мной.

— Конечно, рядом.

— Вот и встретились, Валера. Поздравляю тебя с двумя сутками...

Валерий продолжал предусмотренные программой физиологические пробы и научные исследования. Он наблюдал поверхность Земли, горизонт, облачный покров, Солнце, Луну, звезды.

— А какое ослепительное Солнце в космосе! — рассказывал впоследствии Валерий.— Посмотришь на него, чуть приоткрыв веки,— словно огнем режет глаза. И все-таки я запечатлел его на пленку. Не раз снимал, можно сделать фотовыставку «Солнце, каким оно кажется с корабля». Кроме наблюдений, съемок я провел много научных исследований, специальных экспериментов, вестибулярных и физиологических проб. Мы получили важные данные о возможности установления прямых радиосвязей в диапазонах коротких и ультракоротких волн... Ночью наблюдал Луну. Она из космоса смотрится совсем иначе, чем с Земли. Это уже не плоский «блин», который мы привыкли видеть в светлые ночи. Я видел ее совсем близко, видел, как шар, ощущал ее пространственную выпуклость...

Летит вокруг земли «Восток-5», где-то недалеко — второй корабль. Валерий Быковский и Валентина Терешкова пролетают над просторами своей страны, над другими странами, над Волгой и Москвой, над тайгой и степями, над горами и океанами. Два человека, два живых существа, коим всего лишь миг пребывания незащищенными в открытом космосе смертельно опасен, летят рядом, летят на двух автономных кораблях, переговариваясь между собой и с Землей, выполняя заданную программу. Теперь все сообщения ТАСС заканчиваются словами: «Самочувствие обоих космонавтов отличное. Полет продолжается».

Пошел третий день работы на орбите Валерия Быковского. Накануне он получил на борт сообщение от родителей. Вообще с Земли шло много информации. Настроен на московскую волну и радиоприемник. А тут вдруг радиограмма. Ее зачитал Юрий Гагарин: «Мы с мамой и Валя с Валериком от всего сердца поздравляем тебя, родной. Мы все твердо уверены, что ты, наш мальчик, с честью выполнишь задание Коммунистической партии и Советского правительства и благополучно возвратишься на родную Землю, в наш родной дом. Обнимаем и крепко целуем тебя. Держись, сынок. Любящие тебя мама и папа».

В тот день на связь с Быковским вышел Главный конструктор. Все истекшие дни он бессменно участвовал в управлении полетом космических кораблей. Все дни слышался в динамиках его спокойный и уверенный голос.

Когда Сергей Павлович говорил по радио, на пункте наступала необычная тишина. Операторы предупреждали своих напарников на дальних и близких станциях наблюдения и сопровождения:

— Просим временно отключиться. Тише. Говорит Главный.

На связь Королев вышел поздним вечером. Сначала он пытался переговорить с «Чайкой». Но тщетно. «Чайка» не отвечала. Тогда он попросил:

— «Ястреб». «Ястреб». Я — «Заря». Я — «Заря». Разбудите «Чайку». Она, вероятно, спит. Разбудите «Чайку».

Вскоре Земля услышала голос Терешковой, Сергей Павлович устроил тогда своеобразную вечернюю проверку. Он взял связь на себя и попросил Валентину Терешкову сообщить о своем самочувствии, о работе систем корабля.

— Я тут заснула немного, не по программе, извините,— начала «Чайка».— В будущем исправлюсь. Чувствую себя хорошо.

— Ничего, что заснули,— подбодрил Главный, посоветовал поддерживать в корабле наиболее целесообразную температуру и спросил:

— Какие планы на будущее?

— Буду выполнять программу полностью, как договорились.

— Не будем загадывать,— добродушно сказал Королев,— спите спокойно, доброй ночи, утро вечера мудренее.

Наутро в центр поступило сообщение, вызвавшее волнение и улыбки. Его передала одна из станций:

— «Заря», слышу, как поет «Чайка». Слышу, как поет «Чайка».

И другая станция подтвердила:

— Слышу песню «Чайки». Слышу песню «Чайки». Вслед за этим сообщением в 10 часов в Центр пришло другое, от Быковского:

— «Заря», «Заря», я — «Ястреб». Все системы на корабле работают отлично. Самочувствие прекрасное. Продолжаю выполнять программу полета.

Вечером С. П. Королев говорил с командиром «Во-стока-5». Он интересовался его самочувствием, работой приборов и систем, выполнением программы. В заключение сказал:

— Валерий Федорович, продолжайте полет, спокойно отдыхайте. В случае возникновения вопросов обращайтесь ко мне. Желаю хорошего сна.

Это был уже четвертый день. На борт «Востока-5» пришло сообщение: «...Вы просили принять Вас в ряды ленинской партии. ЦК КПСС рассмотрел эту просьбу и принял постановление о приеме Вас в члены КПСС. Секретарь ЦК КПСС Н. Хрущев. 18 июня 1963 года».

Валерий не успел опомниться от нахлынувшей радости, как в корабле раздался голос Гагарина:

— Валера! Поздравляю тебя от своего имени и от имени всех присутствующих здесь с этим радостным событием. Все мы здесь горячо обнимаем тебя, молодого коммуниста. Ждем на родной Земле.

— Я тронут, Юра. Я тронут. Взволнован. Благодарю ЦК КПСС... Сделаю все, чтобы оправдать высокое доверие... Чувствую себя хорошо.

Юрий Гагарин тут же связался с «Чайкой»:

— «Чайка»! «Чайка»! Поздравила ли ты Валерия с приемом его в партию?

— Поздравлю обязательно. Я очень рада за него, очень рада.

Валерий не тянул с ответом. Он взял ручку, бортжурнал и написал: «ЦК КПСС. Москва, Кремль. От всего сердца благодарю нашу родную Коммунистическую партию за высокое доверие — прием меня в ряды КПСС. Я оправдаю ваше доверие. Задание Родины и партии будет выполнено отлично. Космонавт Быковский».

Вечером на связь с командиром «Востоков» снова выходит Главный конструктор.

— Я — «Заря». Я — «Заря». Как вы себя чувствуете? Как дела на корабле?

— Я — «Ястреб». Все в порядке, все в полном порядке. Самочувствие прекрасное. Слышу вас хорошо.

— «Ястреб», завтра будет произведена, как намечалось программой полета, посадка.

— «Заря», я — «Ястреб». Вас понял. Могу идти дальше, могу находиться в полете еще больше, могу работать. Есть запасы мощности, достаточно воздуха, достаточно воды. Готов для продолжения полета.

— «Ястреб», желаю вам спокойной ночи. Затем Сергей Павлович вызвал Терешкову:

— «Чайка», «Чайка». Я — «Заря». Как меня слышите?

— Я — «Чайка». Слышу вас хорошо, слышу вас хорошо...

— Завтра завершаем полет. Понимаете, понимаете?

— Поняла, поняла. Буду готова к исполнению. 19 июня космический корабль «Восток-6» приземлился в 620 километрах северо-восточнее Караганды.

Валерий Быковский пошел в это время на предпоследний виток. Он запросил с орбиты, находясь над Африкой:

— Как дела у «Чайки»? Как ее самочувствие?

— Отличное. Она уже на Земле.

Валерий Быковский коснулся Земли 19 июня в 11 часов 6 минут 00 секунд по Гринвичу.

Первыми встретили Валерия, бросив стада овец, два пастуха. Они смело принялись помогать ему снимать скафандр. Потом подъехал мотоциклист. За ним — грузовик. Из его кузова — школьники. «Откуда они знают? — подумал космонавт.— Ну и радио у них».

Вскоре подоспела и команда встречи космонавта.

Не успел Валерий Быковский приземлиться, как в пункте посадки раздался звонок с космодрома. Звонил Королев:

— Сообщите состояние «Ястреба».

— Минуточку, товарищ Главный. Вот только что на место посадки прилетел летчик. Он видит космонавта. Тот ходит по земле, к нему мчатся машины, бежит народ из ближайшего селения.

По другому телефону сообщили:

— «Ястреб» чувствует себя великолепно. Разговаривавший с Королевым тут же передает Сергею Павловичу:

— Быковский чувствует себя великолепно.

— Спасибо,— говорит Главный конструктор.— Благодарю за хорошую работу.

Сначала на вертолетах, а потом самолетами космонавтов доставили в Куйбышев.

Порядок есть порядок. Надо отчитаться, доложить о сделанном, а потом уж разговоры.

Два одинаковых самолета приземлились на одном аэродроме. Море людей и море цветов вокруг самолетов. Два человека на глазах у массы народа обнимаются и целуются, что-то говорят друг другу. Но этого никто не слышит. Их слова тонут в гуле приветствий. Они счастливы. Программа полета выполнена полностью. Быковский и Терешкова снова на Земле. Они подходят к микрофону, докладывают:

— Товарищ председатель Государственной комиссии, рады доложить вам: задание выполнено.

Георгий Александрович по-отечески обнимает «Чайку», а затем «Ястреба». Потом они попадают в объятия к Королеву, к своим «звездным братьям». Теперь их стало шестеро. Валерий и Андриян держат друг друга за плечи, смотрят радостно друг другу в глаза, потом обнимаются и долго не могут разъять рук...

Порядок есть порядок. Начался разбор полета. В нем участвовали ученые, конструкторы, члены Государственной комиссии. Затем космонавты перешли в руки врачей. Ими серьезно занялась медицина: для осуществления дальнейших полетов необходимо знать, как перенесли космонавты влияние космоса. Затем — пресс-конференция, встреча с журналистами.

22 июня космонавтов радушно встретила принаряженная, помолодевшая Москва.

В истории космонавтики пока еще не было таких длительных полетов. Космический корабль «Восток-5» установил по тем временам рекорд. Коллегой Валерия Быковского по полетам в космос в шестьдесят третьем году можно считать американского астронавта Гордона Купера. Весной о нем много писали газеты. Предполагалось, что капсула «Фейт-7» будет запущена 2 апреля. Но запуск переносился несколько раз. Астронавт Купер стартовал 15 мая. Он совершил двадцать два витка вокруг Земли, пробыв в космосе 34 часа.

Рекорд, принадлежащий Валерию Быковскому, космонавту-пять, удерживался семь лет, когда продолжительность полета была увеличена до 424 часов и пальма первенства перешла к космонавтам А. Николаеву и В. Севастьянову.

Полет космических кораблей «Восток-5» и «Восток-6», Валерия Быковского и Валентины Терешковой, ошеломил мир. Со всех концов планеты шли поздравления в Москву — от государственных деятелей и рабочих, ученых и домохозяек, писателей и студентов, рыбаков и общественных деятелей, учителей и конгрессменов. Казалось, мир в те дни объединился вокруг двух имен — Валерия и Валентины.

В отличие от прессы, которая слишком уж бодро, что, правда, соответствовало духу того времени, откликалась на космические события, Валерий Быковский представил Государственной комиссии краткую и лаконичную информацию о своем полете. Приведу ее с небольшими сокращениями:

«В период вывода корабля на орбиту я испытывал значительные перегрузки. Самочувствие было вполне удовлетворительное.

Начался полет, началась моя работа. В соответствии с полетным заданием я несколько раз ориентировал корабль в полете. Корабль ориентируется легко и после ориентации устойчив. Системы ориентации, как ручная, так и автоматическая, работали безотказно.

Все медико-биологические опыты и наблюдения проводились в соответствии с программой полета.

Во время полета я наблюдал за Землей, горизонтом, Луной, Солнцем, делал научные киносъемки горизонта, облачного покрова, Луны и созвездий.

Ведя наблюдения за Землей, я хорошо видел реки, моря, океаны. Причем вода в морях и океанах имеет различный цвет. Очень хорошо заметна кривизна горизонта Земли...

В полете проводилось дальнейшее исследование средств радиосвязи по линии космос — Земля — космос и между космическими кораблями. Связь между кораблями была устойчивой...

Во время полета я жил и работал по программе, составленной на Земле. Кушал четыре раза в сутки. Питание было обычное, земное. Аппетит был превосходный, сон отличный. В полете пользовался ассенизационным устройством. Каждый день ожидал того часа, когда можно будет освободиться от привязной системы и «поплавать» в кабине.

Должен сказать, что привык к условиям полета довольно быстро.

В кабине во все время полета поддерживались нормальные климатические условия: давление, равное земному атмосферному, нормальная температура, обычный газовый состав воздуха. Система кондиционирования в полете работала очень хорошо.

Программа совместного длительного космического рейса была полностью выполнена.

На восемьдесят втором витке в соответствии с программой полета был осуществлен спуск корабля.

В полете была использована система приземления с применением катапультируемого кресла. На небольшой высоте я с креслом отделился от корабля, после чего была введена парашютная система, на которой я удачно приземлился. Корабль приземлился поблизости.

Это произошло в 11 часов 06 минут 00 секунд по гринвичскому времени 19 июня 1963 года.

В настоящее время чувствую себя хорошо, никаких отклонений в организме не замечаю».

Документ этот сухой и официальный — на то он и документ, да и называется — «Доклад...». Теперь это исторический факт.

Но есть еще один документ, который можно назвать литературным. Это личные записи Валерия Быковского, сделанные во время и в первые дни после полета. Человеческая память очень несовершенна, и тем ценнее эти записи, случайно сохранившиеся в единственном экземпляре в домашнем архиве космонавта-пять. С разрешения Валерия Федоровича Быковского впервые привожу страницы из этих записей.

«За сутки до старта переселились в стартовый домик. Питание и весь распорядок жесткие, питание бортовое, но в последние два дня добавили нам горячую пищу. Это лучше, так как тяжело сидеть на сухом пайке в течение четырех-пяти дней.

В десять часов была произведена посадка в корабль. Немножко жарковато. При передвижении в скафандрах переносной вентилятор обдувал слабо.

С помощью специалистов подошли к подвесной системе, проверили выключение всех систем, проверили скафандр. Были неполадки со связью. Никак не мог связаться со стартом по УКВ каналам. Принимал по УКВ, а передавал по KB каналам. Дали часовую готовность, потом тридцатиминутную, а люк номер один не закрыт. Никто ничего не сказал. Но я был настроен на полет, смотрел в зеркало, что там делают под креслом. Вижу улыбки, значит, думаю, все нормально. Люк номер один закрыли, и Сергей Павлович сказал, что старт переносится на тридцать минут... Потом Сергей Павлович спокойно мне сказал: «Ну, ты не волнуйся. У нас в запасе еще два-три часа есть». С чего же мне волноваться, если есть? Я лежал, отдыхал и слушал эту музыку. Ничего уже не сделаешь. Ну потом дали тридцатиминутную готовность. Это была уже половина третьего. Мне Сергей Павлович передал, что меняли какой-то блок. Думаю, а что же Юрий? Сергей Павлович сказал: «Хорошо! Все заменили. Все нормально. Тридцатиминутная готовность!»... Закусил я, достал тубу с соком, выпил ее. Хотел воспользоваться ассу, но подумал: времени мало, до обеда со мной ничего не случится.

Старт... Теперь я в космосе, на орбите. Пришло успокоение. Вошел в тень Земли. Дальше работал по плану, но с учетом времени старта. Ручная ориентация. Время включения сразу, это 15 часов 20 минут. Работал девять с половиной минут, израсходовал 10 атмосфер, осталось 140 атмосфер. Корабль послушный. Когда вошел в тень, пользовался ассу, ведь давно еще хотелось... После выхода из тени по программе была вновь ручная ориентация по посадочному... -„

По гигиеническим средствам. Определены смачиваемость кожи и салфеток. Были два тюбика для проверки смачиваемости кожи. Я попробовал на руку то с одного, то с другого: остаются капли, висят на коже. Пробовал много раз, результат одинаковый. Вытирал салфеткой.

Эксперимент отвязывание. По программе первое отвязывание было запланировано на восемнадцатом витке. Делал все не спеша. Смотрел даже в таблицу-памятку, что была на борту, чтобы не забыть, что делать. Несмотря на то, что таблицу я знал наизусть, но все же контролировал по ней свои действия. Знал по опыту Николаева и Поповича, что отвязываться нетрудно. Вот в первом отвязывании я хотел обратить внимание, куда же я денусь после отделения от кресла. Приходилось все время привязываться, залезать в плечевые ремни и подключать колодку радиоканала так, чтобы можно было слышать радиостанции. Проводил все вестибулярные пробы, что были запланированы при отвязывании. Никаких расстройств не было.

Работа систем жизнеобеспечения. Работа скафандра. В течение всего полета вентиляция скафандра была отличная. На ночь вентиляцию скафандра я выключил, чтобы не мешал шум вентилятора. Температура была сначала большая, затем ниже. Все время до десяти градусов. Не жарко, поэтому можно было не пользоваться вентиляцией. Конечно, скафандр мешал, не создавал комфорта. Давило левое плечо. Гермошлем давил на плечи, находиться в нем длительное время неудобно.

Питание было хорошее, правда, мясо было жесткое. Выплывали тубы.

О радиосвязи. На старте связи в основном не было. Я был немой. В процессе выведения отлично слышал, когда команды мне транслировали, потом было очень много шумов. Только после отделения стало тише, и по раскрытии антенны началась очень хорошая связь. С кораблем «Восток-6» связь первые сутки была отличная. Все время... Я услышал «Чайку» сразу, как только она доложила об отделении. Ее доклад записывал к себе в книжку. А как только мы вошли в тень, сразу связался. Я слышал по эфиру голос Левитана о запуске «Востока-6», он назвал ее гражданкой Терешковой. Она мне еще говорит: «Почему ты называешь меня гражданкой Терешковой?» До середины вторых суток мы еще переговаривались, а потом связь прервалась.

Спуск. Получил данные. При подходе Гагарин сказал:

«У тебя восьмидесятый виток кончается. Восемьдесят первый начался. «Чайка» села в 11 часов 20 минут. Теперь ты пошел на спуск». Я говорю: «Все ясно. Пошел». Стал следить за прохождением команд. Вначале включил «Спуск-1» и доложил над Камчаткой. Включил «Спуск-2». До этого на семьдесят девятом витке пользовался ассу. Закрепил все съемки, оборудование, проверил подвесную систему, подготовился и к ручному спуску... По выходе из тени стал наблюдать за поведением корабля. Справа в иллюминатор увидел Солнце, началась закрутка корабля, Солнце стало уходить вправо, назад, а потом пропало. В зоне нет: ни в правом, ни в заднем иллюминаторе, ну, значит, Солнце подо мной. Так и должно быть. Значит, все хорошо. Проверил тумблер катапультирования, закрыл замок. После второй команды закрыл гермошлем, надел перчатки, притяг проверил, позу принял, стал ждать включения ТДУ. Перед спуском осталась одна кассета киноаппарата, и я наметил снимать спуск. Зарядил аппарат, думаю, буду снимать на спуске себя. Включил магнитофон еще до этого. Свои действия записывал на магнитофон. Он стоял на автомате. Отлично работал. Прошла третья команда. ТДУ включилась без хлопка, так, легонький толчок получился, небольшой шум. Засек время, отработал 39 секунд, доложил на Землю об окончании работы двигателя, стал ждать разделения. Секунды идут, смотрю на часы, идут вовсю. Табло «приготовиться к катапультированию» не загорается. А ведь разделение должно идти через 20 секунд после отработки двигателя. А все работает. Разделения нет. После остановки ТДУ полетели хлопья, как снег. Во всех иллюминаторах это видно... Проходит минута, вторая, а глобус идет нормально, показывает местоположение над земной поверхностью, потому вижу: прохожу экватор, затем подхожу к Каспийскому морю, по глобусу. И вот тут началась болтанка. Ничего не могу понять. Я говорю на магнитофон, не успеваю говорить, как вращается корабль. Первое, что я увидел в правый иллюминатор,— лохмотья такие висели блестящие из гермоплаты. Там торчат такие металлические детали и начинает нагреваться красным цветом кусок приборного отсека. Антенну в правом было видно хорошо, и плату видно в правом иллюминаторе. Смотрю вправо, что же делать? И в этот момент пошла раскрутка. Сначала медленно, потом сильно стало крутить. Раскрутка пошла с большой скоростью, и я не мог определить скорость вращения. Началось разогревание приборного отсека, стало мотать, невозможно было понять, как крутило меня. Сознание было нормальное. Я говорил все на магнитофон, он перестал мигать, а глобус все двигался. Уже было Каспийское море, середина его, за бортом бушевало настоящее пламя. И здесь произошел один рывок, другой — и все резко прекратилось. Загорелось табло: «Приготовиться к катапультированию». Значит, все: разделение произошло. Так прошло минут десять. Посмотрел на глобус — середина Каспийского моря. Ну, думаю, куда же теперь сяду. Стал смотреть за кораблем. Он качался, быстро качался. Я включил киноаппарат. Снимаю, перегрузок пока не чувствую, только вращение корабля ощущаю. А потом стали постепенно увеличиваться перегрузки, медленно. Корабль стал как бы постепенно успокаиваться, но крутился. Я смотрел вниз: видна вода, море видно.

Вода мелькает, облака белые и суша. Наблюдаю, высоко ли до облаков, потом вода кончилась. Давали себя знать перегрузки. Вижу плохо. В глазах не темнеет, но чувствую, как исказилось лицо, тяжесть давит на все тело. Какое-то время давило сильно, потом начался спад перегрузок. Корабль вращался все меньше и меньше. Я стал ждать катапультирования. Перегрузки тоже все меньше. В правый иллюминатор видно обожженное стекло и сквозь него — Землю. Смотрю и пытаюсь оценить расстояние до Земли и облаков. Тщетно. Значит, надо ждать. Пора катапультироваться. Я сжался покрепче, приготовился, как говорил Гагарин: «Не надо смотреть назад, когда люк отскакивает». Я не смотрю, смотрю на приборную доску. Мгновенно услышал хлопок и увидел свет на приборной доске. Тут же меня вытолкнуло из кабины. Между ног увидел свой корабль, он вниз пошел. Крутится и падает. Какие-то ленточки висят, и пошел, пошел. Висел на тормозном парашюте. Потом открыл основной парашют. Меня дернуло, и я зубами ударился о скафандр. Парашют открылся. Поглядел. Засмотрелся на корабль... Кресло левее меня падало вниз. Смотрю, куда стремится. До Земли еще высоко, далеко. Степь. Леса кучками небольшими, озеро вроде — болотистое, желтого цвета. Вот, думаю, не дай бог туда сесть. Я сразу спасательный парашют наспинный приготовил. Дышать тяжело: воздух такой горячий идет из регенерационного патрона. Я открыл шлем и вдохнул воздух, приятный степной воздух. Увидел населенный пункт. Отдышался. И пошел вниз...»

Далее...