Юрий Крикун:

СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО

Юрий КРИКУН:

«ДЕТСКИЙ САД»-5.
От теста к тесту
— Давление?
— Норма.
— Пульс?
— Норма.
Услышав это, я облегченно вздохнул, как вдруг предметы поплыли перед глазами, превращаясь в цветную мозаику. Потом изображение треснуло, стало черно-белым, и в тот же миг несколько человек подхватили меня под руки.
...Велоэргометр. Безобидный велосипед. С детства знакомая и любимая игрушка здесь, в стационаре, стала моим злейшим врагом. 15 минут езды. Пять степеней возрастающей нагрузки. И мгновенный ответ организма в виде стреляющего вверх пульса.
— И это еще лишь начало, — «обрадовал» меня после пробы заместитель директора института летчик-космонавт СССР В. Поляков. — Спешите не спеша, Юра. Не сгорайте заранее. Попробуйте почитать про себя стихи или вспомнить что-нибудь хорошее.
Помните известный фильм американского режиссера Френсиса Копполы «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» Тогда вы легко, хотя бы мысленно, включитесь с нами в дьявольский марафон медицинских тестов, который ежедневно убыстряет темп. Двенадцатого января нам, например, выдали специальную психологическую анкету, включающую ни много ни мало — 566 вопросов. Врачей интересует все: какие женщины нам нравятся и появлялось ли у нас когда-либо желание ударить своего начальника, обижали ли нас в детстве родители и не было ли тяги стянуть в магазине понравившуюся вещь, смотрим ли мы эротические фильмы и в какое время суток, как правило, принимаем ответственные решения.
Шесть часов «убил» я на анкету, через шаг проваливаясь в пучину психологических хитросплетений. «Да» и «нет» — как объяснить ими всю гамму человеческих переживаний? «Вы любите компании?» — вопрошает анкета. Люблю, но не часто. Когда настроение хорошее и ладится работа, когда здоровы все дома и любимая девушка улыбается. Да мало ли всяких когда...
»Вы, ребята, повнимательней к анкете, — сказал нам один из бортинженеров, который проходит сейчас годовое освидетельствование в институте. — Меня из-за нее чуть не списали. Сколько лет жизни потерял».
На наш медицинский остров высадился десант в лице специального корреспондента «Советской культуры» Юрия Караша и корреспондента «Рабочей трибуны» Александра Федорова. Теперь нас шестеро.
И снова игла скользкой серебряной змеей вползает в вену. Изотопная ренография, внутривенная урография, биохимия... Неужели в моем истерзанном теле еще осталась хоть какая-то кровь? Кажется, ее больше на анализ из пальца не хватит. Но добрые руки старшей медсестры Валентины Федоровны Светлюк знают свое дело, наполняя очередную пробирку алыми каплями.
Скрип двери. И еще не веря своим глазам, я приподнимаюсь на локте. Много раз виденные на газетных снимках смеющиеся большие, жесткие, непокорные усы. Да, да, это он — небесный долгожитель Муса Манаров, космический бог, ровно год проработавший на орбите.
— А, журналисты, — улыбается Манаров, бросая на стул огромный красный баул, — готовьтесь держать оборону. — И он раздает всем по номеру «Московских новостей» со статьей «Космонавты на Земле». В ней некий Леонард Никишкин сообщает читателям о том, что не так труден сам космический полет, как длинна очередь к нему в ожидании будущих благ.
— Благ! — рассмеялся Муса. — А это вы видели? — И он показывает нам книжечку льгот космонавтов, Героев Советского Союза. — Машину — раз в 15 лет, кухню — раз в 20 лет, швейную машину — раз в 30 лет, за деньги — правда, без очереди — купить можно. Носков 5 пар в год, женских колготок — 2 пары. И это блага. Да при казарменном коммунизме дворнику должно житься лучше. В Америке, кстати, носки никто не стирает. Их просто в конце дня выбрасывают. Слышите, вы-бра-сы-ва-ют. А у нас по десять заплаток. Я, между прочим, однажды поинтересовался, на каком уровне находятся советские космонавты, если перевести их жизнь на американский лад. И знаете, что мне сказали? Как безработные конца первого года.
Мы подавленно молчим.
— Ладно, — добреет Манаров. — Несите стаканы. Я чайку хорошего привез. Будем чаи гонять.
Спустя десять минут мы сидим в нашей комнате, пьем заваренный Мусой чай и обсуждаем будущий орбитальный полет репортера.
— Да, нужно время сказать людям из космоса доброе, мудрое слово, — говорит он. — И если честно, у космонавтов большая надежда на вас. Ведь журналист полетит в космос своеобразным экспертом. И гуманизация внеземного пространства во многом будет зависеть от его убеждений.
Муса необычайно дружелюбен и прост в общении — с места в карьер дает мне десяток дружеских советов по методике общения с креслом КУКа.
— Я его тоже не люблю, вредину, — смеется космонавт, — хотя и с ним подружиться можно.
Как быстро летит время. Муса показывает мне отдельные страницы своего бортового журнала, в котором он вел записи своих переговоров с радиолюбителями мира. Вот на связи был американец, отчаянно кричавший в эфир на русском языке, очевидно, лишь два ему знакомых слова — «Горбачев» и «перестройка», вот 12-летний мальчишка-индус; а вот позывные человека, 53 года назад покинувшего нашу страну и с тех пор ни разу не говорившего на русском.
Устал диктофон, наматывая на магнитофонную кассету тысячи витков космической одиссеи летчика-космонавта СССР Манарова. Мы спорим о марсианской программе и обсуждаем реальность сотрудничества советских и американских специалистов в разработке орбитальной станции «Свобода», говорим о проблемах Главкосмоса и испытаниях корабля многоразового использования «Буран».
Стрелки часов показывают два часа ночи.
— Продолжим завтра, — обещает Муса и дарит мне на память фотографию с автографом: «Будем дружить. До встречи на орбите. Муса Манаров».
...Он медленно сложил вещи и не спеша двинулся к выходу. Ему незачем было спешить, ибо, закрывая дверь медицинской палаты, он, по сути, прощался с мечтой об орбитальном полете, в который верил всю жизнь. Андрей Тарасов — один из ведущих космических репортеров страны, первым закончил дистанцию. Сердце не принимает этой несправедливости, но на эмоции, увы, нет времени. И нам остается только стиснув зубы продолжить путь за себя и за Андрея, которого мы считаем «крестным» нашей космической программы.
А она не такая уж легкая, как считают, кстати, даже сами космонавты. Многие из них, как оказалось, предполагают, что журналист полетит в космос чуть ли не туристом, не желающим ни изучать эту профессию, ни проникать в ее сложности.
— Да знаете ли вы, что значит 10-15 лет идти к полету, месяцами не бывать дома, — сказал нам на состоявшейся 24 января в Звездном пресс-конференции Герой Советского Союза Анатолий Соловьев, командир корабля «Союз-ТМ-9», стартовавшего 11 февраля с Байконура. — Знаете ли, что значит сдать перед полетом 103 экзамена — 98 теоретических и 5 практических, слетать в невесомость, опуститься в гидролабораторию, пройти в «Орлане» тестирование на выживаемость при температуре минус 40-45 градусов?
Ну вот, мы вновь и вернулись на круги своя, ибо времени до старта все меньше и меньше. И остается лишь спешить, целиком отдаваясь идее полета, веря в себя и своих товарищей. А вера наша все крепнет. И хотя, конечно, до десяти лет подготовки к космической экспедиции, что стоят за спиной А. Соловьева, как и до сотни сданных им экзаменов, нам еще далеко, но первые полсотни биологических и функциональных тестов у нас за плечами. Мы привыкаем к испытаниям. И пикирование в барокамере со скоростью 50 метров в секунду с высоты 5 тысяч метров уже воспринимаем как должное. Ибо при входе в верхние слои атмосферы космический аппарат в свободном падении разгоняется в секунду до 100 метров.
Подходит к концу третья неделя нашего пребывания на медицинском острове. Наступают решающие дни.
...Тяжесть, гнетущая, непрерывная, проникающая под кожу, навалилась на тело. Как выглядишь ты, абстрактная величина, скрывающаяся за символикой семи непримечательных букв?
Вспыхивает красными точками бешено мчащийся по двадцатиметровому диаметру центрифуги: «Видишь ли меня, претендент? Не застлала ли тебе глаза серая кровяная пелена?» И в тот же миг рука автоматически нажимает гашетку сброса: «Вижу!»
— Внимание! — доносится из динамика голос руководителя моей программы кандидата медицинских наук Василия Лукьянюка. — Как самочувствие?
— Перегрузка три «ж», четыре... пять... Спокойно, подходим к предельной. Как самочувствие?
— Внимание, шесть!
Вес моего тела увеличился ровно в 6 раз и составил 480 килограммов.
Я с сомнением взглянул на тангенту. Нехитрое приспособление, которое автоматически затормозит центрифугу, если я, потеряв сознание, выпущу ее из руки. Выпущу? Интересно, какое нужно усилие, чтобы даже в полном здравии сделать это?
И вновь голос: «Видишь ли меня?»
Вижу! Справа, и слева, и в центре. Вижу! Вижу! Оставьте меня в покое!
На некоторое время воцарилась мертвая тишина, потом на медицинских пультах в центральном отсеке начали перемигиваться огоньки. Зашевелились всевозможные ленты. Программы медленно вползали внутрь приборов. Наконец очередной автомат, освоив всю информацию, послал на центральный пост сигнал: «Все штатно. Идем на максимум».
— Восемь! — тут же голосом врача Василия Лукьянюка отозвался динамик.
Тяжесть отпустила. Но лишь на секунду, и, решив, что люди сошли с ума, переключила свое внимание на мысли и чувства. Она овладела моим мозгом, проникла в подсознание, впиталась в кровь.
Bec тела составил уже 640 килограммов. И тут же красный глазок забегал по периметру туда и обратно.
Вижу! Вижу! Вижу!
— Хорошо, — откликнулся пульт. — Прошло 15 секунд «площадки».
Боже! Неужели еще целых полминуты?
Дыхания почти не стало — воздух не в силах прорваться под стальное охватившее меня ожерелье.
— Пульс 127! Молодец! Прошли восемь, идем вниз... Семь! Шесть! Пять! Четыре...
— Как себя чувствуешь?
И в нарушение всех инструкций я, оторвав от подлокотника ложемента руку, показываю большой палец.
— Повтори еще раз, — просит пульт, — тебя сфотографируют.
Повторяю. Я победил тебя, тяжесть. Так покидают центрифугу… А так проникают в тайны головного мозга…
— Молодец, Юра! — слышу голос ведущего терапевта Института медико-биологических проблем Ларисы Михайловны Филатовой. — Поздравляю!
— Поздравляю! — жмет мне через час руку заведующий клиническим отделом доктор медицинских наук Юрий Иванович Воронков.
— Рад за тебя! — гудит в телефонную трубку заместитель директора института Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР Валерий Владимирович Поляков.
Я и сам рад. Закончен четырехнедельный стационарный марафон медицинского обследования, который я преодолел первым. Позади — успешно пройденный последний, самый тяжелый экзамен. Впереди — решение врачебно-экспертного совета и Государственной комиссии о допуске меня к космическому полету.
Жду его с надеждой. Земные перегрузки И земные разгрузки… Так заглядывают на глазное дно… А так бегут навстречу судьбе Далее...