23 января 1990 года — день 294-й
по космическому календарю.
Москва, ИМБП МЗ СССР.
Стакан вдребезги разбивается об пол, кровью обливая сердца: Сережа Жуков не полетит в космос. Вчера вечером врачи вторично обнаружили в его крови «шарики» австралийского антигена, которые впервые проявили себя неделю назад. Вероятность ошибки отпала, а вместе с ней окончательно растворилась надежда на дальнейшее участие в медицинском отборе. Первым подсмотрел «приговор» документов Андрюша Филиппов, и через пять минут новость облетела весь наш экипаж. Даже уверенный в своей исключительности Юра Караш немедленно явился на общий сбор.
Сергей сидел на кровати, пряча за прижатой к груди подушкой дрожащие руки.
Талантище Жуков вторым уходил с корабля, оставляя нас без своей лучезарной, ободряющей каждого улыбки.
Сережка!
Комната молчит, напоминая музей восковых фигур, раздавленная и не верящая в свою дальнейшую судьбу.
Сережка! Если уж ты не годен...
Снежинки тревожно стучатся в окно: пустите, пустите, мы поможем вам, мы маленькие звездочки надежды.
Молчим, глазам своим не веря. Он надевает спортивный костюм, привычно натягивает на глаза вязаную шапочку. Он отправляется... бежать — железный характер, — строго подчиняясь раз и навсегда утвержденному жизненному режиму...
Он возвращается...
Он садится за пишущую машинку, и крик души выливается на белые, бесчувственные страницы.
НЕ УМИРАЙ, НАДЕЖДА!
Нет надежды... Нет надежды... Печальная, поющая грусть пробирает меня до нутра. Космос, к которому стремился рею жизнь, космос, который снится и окутывает наяву, с которым сжился каждой трепетной мышцей, всем образом мыслей, не впускает в свою холодную бархатную черноту.
Что остается? Листать прожитые страницы? Нет нужды — образы всплывают сами и падают на снег вместе со слезами и каплями пота. Я переживаю новость на бегу, машинально перебирая тренированными ногами, отдавая дань ежевечерней повинности.
Австралийский антиген! Проклятые антитела, маленькие, юркие шарики, снующие в крови, память организма о перенесенном, не замеченном мною гепатите. Легкое недомогание, принятое за грипп, и мета на всю жизнь. Вирусоносительство при собственном несомненном здоровье...
...Маленький человечек сидит на плечах отца и с любопытством всматривается в густую казахстанскую ночь.. На горизонте зарево, в небо тихо всплывает горячая и жадная точка...
— Это ракета, сынок,— слышит человечек голос отца,— расти скорее, ты будешь летать на ней...
Все шло так гладко, что я невольно ожидал подвоха. Переносимость хорошая... норма...— привычная отметка после каждого теста. И вот, пожалуйста! — торжество биохимического анализа в ночь перед центрифугой, последним испытанием медицинского отбора.
...Подросток целует девочку на морозе, у покрытого пушистой шапкой забора. У них лихорадочный пульс, им страшно смотреть друг на друга, поэтому они дружно поднимают головы вверх, на маленькие белесые северные звездочки. Мальчик чувствует тоненькие пальчики на своей щеке и вдруг выпаливает: «А знаешь, я стану космонавтом!»
— Я стану здесь космонавтом? — первый вопрос абитуриента в приемной комиссии Бауманского института. Стол отвечает дружным киванием,— откуда юноше знать, что кафедра атомных станций слегка лукавит, что его лучший друг и однокашник Юра Багдасаров после выпускных торжеств попадает в Чернобыль, чтобы еще через 7 лет в субботнюю ночную смену услышать взрыв за стеной и аварийно гасить третий ядерный блок, с ужасом предчувствуя смерть своих товарищей, а сам бывший абитуриент не единожды сменит научного руководителя, прежде чем доберется до заветной космической темы — марсианского реактора-двигателя. «Я буду летать...»
— Вся беда в том, что на орбите замкнутое пространство, тесный коллектив,— слушаю я в трубке спокойный, дружелюбный голос врача-космонавта Валерия Полякова.— Ты можешь наградить экипаж желтухой через кровь, пот, выделения. Микробиология, брат, страшная штука, особенно для «старожилов» космоса, которые за месяцы пребывания в «бочке» успевают стерилизоваться.
Как же это, за что? Несправедливо! Может, надо просто придумать меры предосторожности и полет станет возможным?
...Факультетская конференция стоя провожает в аспирантуру своего комсомольского секретаря. Это не традиция застойных времен: на долгой памяти вузовских старожилов такое впервые. А через год новое отвлечение от мечты — выборы в секретари комитета комсомола института. Еще две зимы — позади XX съезд ВЛКСМ, членство в ЦК, разные перспективы. «Нет, закончу диссертацию, потом в космонавты...»
...Перед глазами моя свежая кровь, которая весело, славно пенится в пробирке. В крови — угроза товарищам. Зачем ты нужна мне такая, отравленная бурая жидкость?! Неужто люди никогда не научатся тебя чистить?
...Ректор МВТУ космонавт Алексей Елисеев принимает новоиспеченного кандидата наук.
«Все-таки уходишь? А я бы предложил тебе место начальника отдела НИИ, подумай еще раз».— «Невозможно — хочу попробовать в отряд. Я буду летать...»
На королевской фирме меня настиг сильнейший из кризисов. Метался между нарастающей тягой к перу, тягой в перестройку и бортинженерством, единственной реальной возможностью попасть в космос. Предложение создавать новый международный журнал последовало в момент, когда меня допустили до медицинской комиссии, когда заветная цель была, казалось, так близко. На прощание сказал руководителю полетов, что намерен вернуться в качестве космонавта-литератора, что полностью отвечало бы моей природе. Владимир Соловьев с сомнением качал головой: «Журналисты, писатели у нас пока не летают». Это было в сентябре 88-го, а весной следующего года закружился космический марафон журналистов — памятная буря, посеянная японским ветром...
Анти-ген. Анти-ген. Что же теперь делать? Анти-корабль, анти-экипаж? Ну нет, программу полета журналиста мы доведем все вместе, единой группой. Сколько сделано за последний год! Рождена Космическая комиссия Всесоюзного совета молодых ученых и специалистов: объединительная идея сплотила хозрасчетные центры космической отрасли и свежие репортерские силы. А семинар в Америке! А мучительный поиск новых идей! Голова понемногу обогащается пониманием Общего. Космонавтика, старшая сестра моя! Мы не дадим тебя в обиду, ты — надежда народа на лучшее будущее...
Все меньше реальных кандидатов на полет. Болею за Крикуна, за Юру, пусть бы сумел... И все-таки горе, моя личная трагедия. Нет надежды — никогда, ни разу. Разве что собрать на планете компанию антигенных космонавтов или устроить изолированную карантинную камеру в кабине космического корабля.
Ты сдурел! Требовать столь исключительного внимания к своей персоне! Скольких прекрасных космонавтов списали по первому подозрению в гепатите — чем ты лучше?
Разве что стану национальным героем перестройки... Нет, серьезно, о чем мечтаешь? — Вот о чем. Выпади мне честь и удача заслужить когда-нибудь благодарность моей страны, не прошу ни наград, ни денег. Пусть, когда придет время, отправят мой прах в космос, к Солнцу. А уж пока жив, не расстанусь ни с космосом, ни с пером. Живи же рядом, моя надежда, мы умрем только вместе!