— В последние годы мне довелось познакомиться со множеством документов, связанных с С.П.Королевым. И я заметил, что с подчиненными и сотрудниками это был один человек, а с начальством — совсем другой. Со своими он говорил откровенно, а начальство мог и обманывать... К примеру, один из документов гласит, что полет первого человека в космос мог состояться в декабре 1960 года. И подпись: «Королев».
— Это могло бы случиться, если бы программа испытаний укладывалась в график. Но пуски, к сожалению, шли плохо. Один корабль ушел в космос, другой погиб во время спуска, третий потерпел аварию. Если бы не было терний, то к звездам мы пришли бы быстрее... Не забывайте, что мы соревновались с американцами, а потому торопились и мы и они. Да и с запуском Юрия Гагарина не все соглашались, некоторые считали, что нужно еще проверить корабль в реальном полете. Но Королев четко понимал, когда надо рисковать и когда надо подстраховаться. Он пошел на определенный технический риск. Даже сегодня при старте корабля есть риск, а требовать тогда, чтобы его не было совсем, — нереально.
«Перед полетом на корабле «Союз-17» фотокорреспонденты попросили меня
и Алексея Губарева попозировать в стыковочном люке, —
рассказывает Георгий Гречко об истории этого снимка. —
Тогда никто не предполагал, что в следующем полете мне придется
выходить в космос именно через этот люк, чтобы проверить
исправность стыковочных разъемов, которые я трогаю на фотографии».
— Знаю, что однажды Гречко попал в тунгусскую тайгу. Что ты там делал? В свое время в одной из повестей я написал, что ты искал там корабль инопланетян и что Сергей Павлович Королев очень интересовался этой экспедицией. Так ли это было?
— Еще юношей я прочитал статью писателя Казанцева о том, что Тунгусский метеорит — это космический корабль, который потерпел катастрофу. Я посмотрел на карту — далеко! Но все-таки дал себе слово, что когда-нибудь туда доберусь и начну искать остатки этого корабля. И вот возможность представилась. Честно признаюсь: мы «обманули» Королева. Мы использовали отчет Золотова, страниц на пятьсот, и из него следовало, что это был космический корабль, который взорвался на высоте пять километров, и мощность взрыва составила порядка пяти килотонн. Пришли к Королеву, поговорили, выпросили двух солдат с рацией, вертолет и сухой паек. Полетели туда на свои деньги и за несколько месяцев провели очень серьезную работу. Я горжусь тем, что при моем участии была определена точка, над которой произошел взрыв.
Георгий Гречко и Юрий Романенко перед полетом на корабле «Союз-26».
1977 год
— А как реагировал Королев?
— Когда мы возвращались, я, как и договаривались, позвонил из Красноярска Королеву. Звонил из КГБ. Две толстые двери — за ними находился пункт ВЧ, правительственной связи. Начальник поинтересовался, кому хочу звонить. Я назвал фамилию. Он полистал какую-то книжечку, потом молча посмотрел на меня, набрал номер и сразу же вышел из комнаты... Я начал говорить Королеву, что мы взяли семь тысяч проб, прошли 120 километров и так далее и тому подобное... Он вежливо слушал, а потом вдруг спрашивает: «Обломок корабля нашли?» Отвечаю — нет. «Тогда продолжайте искать», — сказал он и повесил трубку. И больше никогда не спрашивал меня о Тунгусском метеорите.
— Как стало известно, что в КБ создается отряд космонавтов?
— У меня всегда была склонность куда-то лететь. Освоился на планере, на самолете. Притягивала необычность, а потому увлекался подводным плаванием и охотой, поднимался в горы. Я должен был быть там, где высоко, интересно, необычно, где все грохотало и пенилось, и поэтому я полюбил кино «Последний дюйм». Там была и подводная охота, и самолет. Я смотрел этот фильм раз пятнадцать. Столько, сколько потом «Белое солнце пустыни». Но «Последний дюйм» шел только на детских сеансах. Признаюсь: я сбегал с работы утром, чтобы еще раз посмотреть «мой» фильм. Однажды после сеанса прихожу на работу и узнаю, что Королев собирал молодых инженеров и предложил им пройти медицинскую комиссию, чтобы стать космонавтами. А я просидел на киноутреннике! Ребята мне рассказали, как Королев всех пытал, почему они хотят стать космонавтами, и ни один ответ его не удовлетворил. Я, естественно, расстроился, что пропустил такое важное событие. А потому просто написал заявление и отнес его, как положено, в отдел кадров. Как ни странно, но меня послали на медицинскую комиссию первым из наших. Кстати, я был абсолютно убежден, что не пройду комиссию, но мне было интересно, как ее проходят настоящие космонавты.
— А почему «не пройду»?
— Война. Оккупация. Голод, холод, антисанитария. Когда в конце войны вернулся в Ленинград, школьный врач сразу вставил девять пломб... Я понимал, что не могу стать космонавтом, однако решил все-таки попробовать — интересно ведь. Меня поразило, сколько замечательных людей собралось там! Это были летчики-испытатели, участники многих необычных экспедиций, спортсмены, ученые из Атомного проекта и так далее. Прекрасные, интересные люди! Я купил тетрадку, взял карандаш и начал вести записи. Нет, не о себе, а о моих коллегах. У них фантастические судьбы! Там был человек, который летал в самолете-снаряде с ядерной боеголовкой. В конце полета он должен был включить автопилот, а сам выпрыгнуть. Но катапульта не сработала. Спасся он чудом, выпрыгнул буквально за мгновения до падения снаряда, и взрывная волна до него не дошла... А потом он, будучи за рулем «Волги», врезался в дерево, повредил легкие, потому в космонавты не прошел. С тех пор я знаю, что судьба — штука удивительная, она преподносит разные сюрпризы.
— И все это отражено в тетради?
— За первый час я написал в ней две фразы. Потом их вычеркнул и выбросил тет¬радку. Понял, что писать не смогу.
— Проходить испытания было интересно?
— Необычайно трудно! Испытания были очень тяжелые, мучительные, даже жестокие. Их было около восьмидесяти...
— Жестокие? Например?
— Сажают в финскую баню в зимней авиационной одежде. И нагревают тебя до тех пор, пока температура тела не поднимется на два градуса или сердце не начнет работать с перебоями. И подобных исследований было слишком много. Впрочем, первым космонавтам досталось еще больше. Ведь их тренировали на перегрузки. Американцы раскрутили обезьяну на восемь единиц, а потом посмотрели, что произошло с ее внутренними органами. Оказалось, что практически везде есть кровоизлияния. А наших первых ребят крутили на 12 единиц!.. Так что даже здоровых людей медики отчисляли...
— А тебя?
— Оказалось, что из трехсот человек прошли только тринадцать. И я в их числе. Это было для меня удивительно и конечно же радостно. Так появились первые космонавты из инженеров.
Подготовка к фотосъемке в космосе
— Вы встретились с Королевым после полета?
— Нет. Я сломал ногу и выбыл из первой группы, мой черед пришел позже. Королев правильно сделал, что выбрал первым Феоктистова. По сравнению с ним мы были мальчишками. Это проектант от Бога. У Константина Петровича было какое-то удивительное чутье, он без данных, без расчетов мог скомпоновать корабль. Он считает, что именно он сделал корабль. Вроде бы по всем данным так и получается. Но я считаю, что корабль сделал все-таки Королев. Феоктистов недооценивает организационные способности Главного. Даже десять гениальных инженеров, собравшись вместе, не смогут сделать корабль, если не будет человека, который рационально организует их работу. Феоктистов — умнейший человек. Меня всегда поражала его способность решать задачи. Он самостоятельно решал любую проблему. Безусловно, Феоктистов — самый умный из нас, а Королев — самый мудрый.
— А в чем разница?
— Умный знает, как выйти из трудного положения, а мудрый знает, как в него не попасть.
— По-моему, в 69-м мы встретились впервые в Центре управления полетом. Тогда ты сказал: «Следующим пойду я!» Когда появилась уверенность, что обязательно полетишь?
— Уверенности, что полетишь, нет никогда. Когда Феоктистова спросили: «Трудно ли переносить взлет?», он ответил, что это самое легкое, потому что самое трудное — переносить неизвестность. Ведь не знаешь, включат тебя в экипаж или нет, заменят или нет, не отстранят ли от полета в последнюю минуту врачи и так далее и тому подобное. Когда же пошел старт, то становится легко, потому что неизвестность осталась позади. Ну а тогда мы с Филипченко должны были испытывать новую систему стыковки, причем мы находились в «активном» корабле и отработали все схемы безупречно, лучше, чем другие. В «пассивном» корабле должны были лететь Николаев и Севастьянов. Однако систему стыковки сочли «сырой», а потому совместный полет двух кораблей отложили. И в космос отправили «пассивный» корабль, а мы остались ждать на земле своего часа...
— Тебя всегда влекла наука? Было интересно наблюдать за твоей работой на орбите — мы всегда ждали чего-то необычного, нового...
— Моя страсть к исследованиям появилась в раннем детстве. В Ленинграде был Дом занимательной науки. Это гениальное изобретение Перельмана — знаменитого популяризатора науки. У меня есть его книги, изданные еще до революции. В этом доме разные явления подавались столь необычно, что если у кого-то из ребятишек был хотя бы крошечный резонанс на науку, то он сразу же увлекался ею. Приходишь в комнату: синие обои, на часах двенадцать, на столе в чашечке вода... Вдруг что-то щелкает, и комната уже красная, на часах — час дня, а в чашечке «вино»... И сразу задумываешься: а что же произошло? Или стоит швабра. Нарисована точка, где у нее находится центр тяжести. Берешь швабру, кладешь этой точкой на палец — она уравновешена. Потом ты разнимаешь швабру и кладешь на весы: оказывается, одна часть перевешивает другую. Как же так?! Ведь было равновесие! И подобные опыты в этом доме ставились настолько наглядно и интересно, что хотелось разобраться, что же происходит. Там появилась у меня тяга к науке.
Беседа о результатах экспериментов после возвращения на Землю
из экспедиции на станции «Салют-6». «После 96-суточного полета
привыкнуть к земному тяготению было нелегко, и мне разрешили
вести разговор полулежа», — пояснил Георгий Михайлович
Почти настоящий инопланетный корабль на киносъемочной площадке,
куда Г.М. Гречко пригласили в качестве консультанта
— Что самое интересное в космическом полете?
— Для меня — то новое, что до тебя никто не видел, а следовательно, нечто непонятное и непознанное. Хорошо, что на Земле находился Станислав Савченко. Я ему говорил, что именно наблюдаю, а он мне утром сообщал: это и это известно, а вот то — новое, нужно продолжать наблюдения. Мне удалось найти слоистую структуру атмосферы. Упрощая, можно сказать так: до меня считалось, что атмосфера — это торт «безе», то есть однородная масса. Я же доказал, что атмосфера — торт «наполеон», то есть состоит из слоев. С орбиты я сообщил, что озоновая дыра над Антарктидой не результат работы холодильников, как это утверждали некоторые ученые, а вполне естественное явление. Лет через двадцать мои выводы были подтверждены.
— Известно, что Гречко был на орбите неуправляем...
— Это не так. Для занятий наукой я выбирал «свободное» время, то есть выкраивал его за счет еды и сна. В частности, наблюдал серебристые облака ночью, а в дневнике записывал, что делал это в дневное время. Думал, что меня не поймают. Но в Центре управления все быстро поняли и запретили Савченко выходить на связь, сказали, что я нарушаю режим космонавта, что мне уже женские голоса слышатся... В общем, досталось ему из-за меня. В полете у меня скопились новые данные, никому не известные, и их становилось все больше... Я кипел, кипел и однажды на последнем сеансе — он обычно был «пустой» и мы его называли «Спокойной ночи, крепыши!» — категорически заявил, что прекращу полет, если врачи не вернут Савченко... На следующий день он вновь был в ЦУПе.
— Два вопроса не могу не задать. Первый: почему такая страсть к серебристым облакам? Она передалась даже мне, и я написал повесть «Серебристые облака», один из героев которой — космонавт Гречко...
— На самом деле у меня была страсть к астрофизике: звездам, туманностям, черным дырам, Вселенной. И когда стало ясно, что полечу, я набрался нахальства и пришел к всемирно известному астрофизику Шкловскому. Говорю ему, что хочу провести эксперимент на орбите, чтобы решить какую-нибудь проблему астрофизики. Я был наивным, но сделать шаг вперед в чем-то мне хотелось всегда. А Иосиф Самуилович мне говорит: что делать — никому неизвестно! Он объяснил, что когда появляется новая проблема, все сразу же бросаются на нее, решают, а потом разбегаются по своим делам. Шкловский сказал, что не знает, что завтра станет главным... Я понял, что надо искать самому. Многое пытался сделать на орбите по астрофизике, но ничего существенного не получил. А атмосферу я не любил. Она мне казалось мешаниной, будто это украинский борщ...
— Почему именно борщ?
— У каждой хозяйки свои рецепты, свои ингредиенты, и их такое количество, что запомнить просто невозможно... Мне казалось, что разобраться в атмосфере нельзя. И вдруг во время полета замечаю, насколько красивы серебристые облака. Они то появляются, то исчезают. И это меня заинтересовало. Я стал наблюдать. Они были над Антарктидой. И пришлось по будильнику вскакивать ночью, чтобы их зафиксировать. Я построил таблицу. И оказалось — все-таки судьба и везение! — пришла удача.
— Она нужна в космосе?
— Нас провожал в полет Алексей Леонов. Он пожелал нам удачи, как это было принято в космонавтике. А я ему в ответ: нам не удача нужна, а успех. Удача — это везение, а успех завоевывается своим трудом и талантом. Вот такую глупость сказал я тогда. Сейчас я понимаю, насколько в любом деле важна удача!
— А как Леонов среагировал?
— Он страшно удивился: «Жора, ты отказываешься от удачи?!» Вскоре я понял, насколько Алексей был прав. Во время нашего полета в Антарктиде проводились пуски геофизических ракет. И когда мы сопоставили мои наблюдения и результаты исследования ракет, то с серебристыми облаками стало все ясно. Оказывается, они появляются, когда температура опускается до определенных параметров. Это стало открытием, и сделано оно было конечно же благодаря удаче.
— И все же: что это за явление — «серебристые облака»?
— Это пылинки. Когда они охлаждаются, то влага на них замерзает и пыль начинает сверкать. Чуть потеплеет, и серебристые облака исчезают.
— В это время шли дискуссии вокруг озоновых дыр. В частности, мы подписали Монреальский протокол, хотя кое-кто из наших ученых ссылался на наблюдения Гречко с орбиты. Но во внимание твое мнение не приняли. Было обидно?
— Вокруг озоновых дыр было слишком много страстей. Речь шла о миллиардах долларов, а когда речь заходит о таких деньгах, то разумные доводы просто не замечаются. Правда не всегда сразу пробивает себе дорогу. Неслучайно ведь говорят, что Бог все видит, но не сразу скажет. Я всегда говорил правду.
— И это всегда правильно воспринимаюсь?
— Отнюдь!
— Например?
— С Юрием Романенко мы побили рекорд американцев по продолжительности полета. 96 суток работали на орбите. И тогда я понял, что пилотируемые орбитальные станции — это очень дорогой и малоэффективный метод исследования космоса. На борту сотня приборов, но навести на цель можно лишь -один из них, а остальные смотрят неизвестно куда. Априори кпд станции низок. Сразу после приземления ко мне подошел академик Глушко со свитой. В ней и Феоктистов. Надо быть мальчишкой, слишком уж прямолинейным человеком, чтобы сразу же после успешного полета сказать Главному конструктору, что это направление — тупиковый путь развития космонавтики. Сегодня это ясно практически всем, а тогда высказывать такую точку зрения значило прослыть безумцем. Но я не удержался и сказал, что думал. Глушко напрягся и ответил, что я думаю не так, как все прогрессивное человечество. И сразу же ушел. Свита за ним. И лишь Феоктистов остался. Он внимательно выслушал мои доводы, а потом заметил, что в них есть рациональное зерно. Честно говоря, правда никому не нравится.
— Я сразу не спросил о таинственных женских голосах, которые ты слышал в космосе и о которых вскользь упомянул. Что это такое?
— Был такой случай, когда мы с Алексеем Губаревым летали. Во время полета происходит сдвиг по времени в течение суток на полтора часа. И уже через неделю мы должны спать днем, а ночью работать. Это очень тяжело для организма, биологический ритм нарушается. Как-то утром Губарев должен был выйти на связь, а он спит. Это великое счастье — спать в космосе, я решил его не будить. Мне еще бабушка говорила: «Спящего будить — грех». Ушел в дальний отсек, прикрыл микрофон ладонью и тихонечко начал вести связь с Землей. Оказывается, интонация голоса изменилась. В ЦУПе сидел психолог, который по голосу определял состояние человека. Он спросил меня: почему я вышел на связь, а не Губарев? Я ответил, что чувствует он себя хорошо, так как спит, а потому, как говорит героиня одной пьесы, «лучше быть не может»... Психолог своеобразно оценил все происходящее. Он тут же побежал к начальству и доложил, что Гречко сошел с ума, так как ему слышатся женские голоса, а Губарев вообще не отвечает... В ЦУПе началась паника, собралась комиссия медиков, они предложили прервать полет и досрочно посадить экипаж... К счастью, среди медиков был один опытный специалист-психолог, который хорошо знал космонавтов. Он-то и сказал: если в полете космонавт вспоминает о женщинах, то у него нормальная психика, и нужно не его возвращать на Землю, а подлечить тех, кто обеспечивает полет.
— Психологи всегда слушали ваши радиопереговоры?
— Конечно. Их роль в космонавтике очень большая, подчас решающая. И от них многое зависит. К примеру, был такой случай. Во время подготовки к полету приходится подолгу находиться в сурдокамере. Это мучительное испытание. Во-первых, огромное количество тестов; во-вторых, постоянное одиночество, и в то же время знаешь, что за тобой непрерывно наблюдают. Меняется и биологический ритм жизни, и все, к чему ты привык. К концу испытаний все собирались у камеры, дарили цветы космонавту, обнимали его, — в общем, всячески показывали, насколько они рады, что испытания завершились. Итак, один из космонавтов провел в сурдокамере положенные недели и ждал завершения. И тут решили поставить эксперимент над человеком. Объявили, что решено продлить испытания на сутки...
К старту в апреле 1984 года готовились два советско-индийских экипажа.
Космонавты А. Березовой и Р. Мальхотра, входившие в экипаж вместе с Г. Гречко, носили усы.
И тогда Георгий Михайлович тоже отрастил усы, чтобы весь экипаж был усатым. Но в тот раз полетели безусые...
На фото слева направо: Р. Мальхотра, Г. Гречко, Р. Шарма, Г. Стрекалов, Ю. Малышев, А. Березовой
— Поистине — жестоко!
— Когда мы завершали 96-суточный полет, вдруг выяснилось, что погода в районе посадки плохая. Нам сказали, что надо полетать еще сутки. Не представляете, как это было обидно слышать, хотя, казалось бы, всего лишь дополнительные сутки к трем месяцам...
— Но обошлось же...
— Да, все же сели... Так вот. Космонавт в сурдокамере узнает, что его оставляют еще на одни сутки. А человек считал последние минуты до выхода... Щелкает выключатель, и космонавт остается один на один с собой. Он забыл, что его-то слышат. И тут он дал волю своим чувствам и по-русски сказал вслух все, что думал о тех, кто его оставил в сурдокамере. А эксперимент был поставлен ради того, чтобы выяснить, выдержит он такой психологический удар или нет. Все ошалели: что делать? Тут еще девушки стоят с цветами... К счастью, тот же опытный специалист-психолог находился у сурдокамеры. Он сказал: «Реакция адекватная!»
— Было приятно следить за вашим полетом с Юрием Романенко по многим причинам. И науки было много, и юмора достаточно. Да и песни постоянно звучали хорошие...
— Ты имеешь в виду Высоцкого?
— Конечно. Впервые в эфире на весь мир передавались его песни. Как это удалось сделать?
— Все любили Высоцкого. Даже те, кто его запрещал. Это нужные людям песни, особенно в космосе. Они нужны были тем, у кого трудная и опасная профессия. Естественно, что у нас на борту была кассета с его фотографией. В конце полета мы вынули обертку кассеты, поставили штамп станции и написали, что он был третьим членом нашего экипажа.
Международный экипаж с участием индийских космонавтов
обсуждает программу предстоящего полета
— Могли и кассету захватить!
— Ни в коем случае! Все. что доставлено на станцию, должно оставаться там — таков закон. Даже когда французский космонавт привез с собой электроорган, он оставил его там. Итак, мы вернули на Землю только обертку, и во время одного из концертов я вручил ее Высоцкому. Он попросил о встрече с космонавтами, Хотел написать несколько песен о полетах. Жаль, что не успел этого сделать.
— Он очень ценил помощь космонавтов.
— Мы старались помогать талантливым людям. Ему, братьям Стругацким. Как ни странно, но профессия космонавта подразумевает и такую работу. Особенно в те времена, когда запретов, чаще всего нелепых и ненужных, было много.
— Общественная деятельность необходима космонавту?
— Безусловно. Народ всегда любил космонавтов, помнил о них и после возвращения на Землю. Начальство интересовалось нашей судьбой только во время полета, а потом мы были уже не нужны. А люди относились к нам с любовью и уважением. И им надо отвечать тем же, а следовательно, заниматься их нуждами и жить их заботами. Сейчас меня интересует религия. Право и достоинства человека лежат в ее основе. Девиз всей моей жизни: не быть первым, а достойно участвовать в любом деле! И это хорошо согласуется с религией.
— Религия и фантастика, как мне кажется, очень близки. А поэтому космонавтов обязательно спрашивают о том, что необычное они видели во время полетов?
— Началось с того, что я увидел «летающие тарелки». И испугался! Я выглянул в иллюминатор и увидел, что нас преследуют «тарелки». Причем они идут четким строем, и иногда на них заметны даже красные отблески. Я говорю Юрию Романенко: «Смотри, летят!» Он улыбнулся и ответил, что это просто пылинки, которые отделились от обшивки станции во время коррекции. Так как в космосе невозможно определить расстояние, то нам кажется, что объекты находятся далеко, на самом же деле пылинки у иллюминатора. Когда к нам в гости прилетели другие космонавты, у меня появилась идея их разыграть. Если уж человек сам испугался, то надо и других попугать. Я постучал пальцем по иллюминатору, и отлетело восемь пылинок. Это было перед восходом Солнца: небо краснеет, и потому на «тарелках» появились красные отблески. Подозвал гостей и показал им «НЛО», заметив, что сейчас они не опасные — преследуют нас, но не атакуют. А дальше я совершил ошибку. Обычно я сразу же рассказываю о розыгрыше, но сейчас это не входило в мои планы. Я выбил восемь пылинок, потому что Виталий Севастьянов рассказывал, что видел семь НЛО. Мне нужно было его превзойти, и я создал восемь «тарелок». И вместо того, чтобы объяснить «появление» НЛО, сказал ребятам, что пусть они, когда вернутся на Землю, просят у Севастьянова, который знает о них все. Но Виталий оказался в отпуске, он не встречал, как обычно, экипаж из космоса. Ребята держались несколько дней, а потом рассказали о «летающих тарелочкаx». Конечно, только друзьям и по секрету. Через час их вызывает руководство: «Видели НЛО?» Они подтверждают, что выдели... А я им еще на орбите сказал, что «тарелки» улетают со сверхсветовой скоростью, практически мгновенно. "Taк и бывает, ведь пылинки видны только в темноте, а когда Солнце восходит, они исчезают. Я выбирал время так, чтобы «тарелки» исчезали через несколько минут... Все мои байки космонавты выкладывают начальству. Вскоре их вызывает Генеральный конструктор, и они повторяют свой рассказ. Потом им пришлось побывать и в министерстве. И даже в ЦК партии. Так что розыгрыш получился первоклассный.
— А тебе за него не пришлось расплачиваться?
— Оправдываюсь до сих пор! Не перед начальством, а перед уфологами, которые мне постоянно говорят, что я сам видел НЛО.
— Я написал сразу, что это розыгрыш. Репортаж опубликован в «Правде», но мне не поверили — иллюзии живут долго.
— Я не верю, что вокруг Земли крутятся «летающие тарелки» с инопланетянами. Но если говорить всерьез, то я считаю, что они ж нам прилетали. Есть работы, в которых говорится, что это случается раз в 3600 лет. И я с этим согласен. У наших современников есть возможность встретиться с инопланетянами 24 декабря 2013 года, когда они могут прилететь, то есть после последнего их посещения пройдет как раз 3600 лет, В этом я был уверен до тех пор, пока однажды не увидел корабль инопланетян. Это случилось в лондонском музее. Там есть картина, написанная в 1480 году, И на ней изображена «летающая тарелка» с иллюминаторами и луч света, бьющий из нее. Я был потрясен. А когда прочитал о том, что НЛО сидит на горе Синай, то совсем лишился покоя. И как в случае с Тунгусским метеоритом, должен все проверить сам. Синай совсем недалеко, и я решил побывать там. Неплохо ведь вернуться оттуда на «летающей тарелке» и сэкономить на авиабилете?!
Во время тренировок отрабатывается вариант приводнения спускаемого аппарата.
Космонавты должны быстро облачиться в гидрокостюмы, выбраться наружу и вызвать вертолет
— Прежде чем пожелать успеха в новой экспедиции, прошу сказать два слова о будущем космонавтики. Как оно видится тебе?
— Я работал на трех разных пилотируемых станциях. И пришел к выводу, что нужны специализированные посещаемые автоматические аппараты, которые выполняют определенные цели. Это намного эффективней. И еще. Сейчас возникли новые возможности в космонавтике. Это полеты к Луне, на Марс и к астероидам. И это надо использовать. Нам нужно немедленно начать работы над жилым межпланетным блоком с оранжереей, и в этой области мы можем опередить всех. Один забавный пример. Американцы потратили на создание космического туалета более
двадцати миллионов долларов. В нем есть даже лазерный прицел! Но тем не менее в космосе американцы предпочитают пользоваться нашим туалетом, который намного проще.
— Пожалуй, трудно придумать что-то более убедительное...
— Мы делаем дешево, надежно и удобно... Сейчас я хочу вернуться к началу разговора — к утверждению о том, что Королев был великим человеком. Ведь еще в 60-х годах он создал в Институте медико-биологических проблем комплекс тренажеров для полета на Марс. А мы до сих пор крутимся вокруг Земли и туда не летим. Надо делать тренировочный «полет» на Земле, потом отрабатывать технику на околоземной и окололунной орбитах, а затем лететь на Марс. Это будущее, и оно очевидно, но не всем.
* * *
И вместо послесловия.
Георгий Гречко побывал на горе Синай, где кто-то видел корабль инопланетян. И вот, что он рассказал. Оказалось, что «тарелка» — это вершина холма. Когда-то там было море, и осадочные меловые породы образовали белый «блин» диаметром 24 метра, на нем — второй «блин», поменьше, а сверху — еще один. Получилось что-то похожее по форме на инопланетный корабль..
«Я мечтал потрогать «тарелку» руками, а пришлось ходить по ней ногами», — сказал Георгий Михайлович. Однако прославленный космонавт надеется, что ему еще удастся найти неопровержимые доказательства того, что к нам все же прилетали «братья по разуму». Мечты, как и надежды, не имеют права исчезать...